Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

Он тоже устремил взгляд в прошлое. Снова все повторилось. Снова он кружился с ней в вальсе на их свадьбе «У Антуана»… Бесконечный крылатый вальс. Вальс любви и света, в пене белоснежных кружев. Снова за дверью их спальни раздавался ее шутливый вопрос: «Кто стучит?» — «Твой муж». Снова она возникла в гостеприимном полумраке. «Скажи ему, что он может войти». Снова они шли рука об руку по набережной в Билокси, и, когда морской ветер сорвал с него шляпу, она, сама кружась в водовороте раздутых юбок, от души хохотала. Снова он осыпал ее, спящую, дождем из стодолларовых купюр. Снова…

Снова, снова, снова… в последний раз.

Смерть жестока, но самое страшное наступает не тогда, когда гибнет тело, а когда улетучиваются воспоминания.

В сумрачных дебрях его воспоминаний, словно жаркая золотая звезда, вспыхнуло яркое пламя. Он поднял глаза и увидел, что она стоит боком к камину, держа в вытянутой руке горящую головню. Нет, не прут и не палку, а плотно скрученный бумажный рулон. А когда пламя медленно подобралось к ее руке, она ловко перевернула бумагу, взяв ее за обугленный конец, чтобы сгорел другой.

Наконец, уронив ее на пол, яростно растоптала ногами, растерла в пепел то, что осталось.

— Что ты делаешь, Бонни? — обессиленно прошептал он.

Она не повернула головы, словно ей было все равно, заметил он или нет, чем она занимается.

— Я сожгла бумагу.

— Какую бумагу?

Голос ее был совершенно бесстрастным:

— Страховой полис — на твою жизнь — на двадцать тысяч долларов.

— Ты зря себя утруждала. Я же сказал тебе, что он недействителен.

— Он снова вступил в силу. Я заложила свое кольцо и выплатила взносы.

Она вдруг закрыла лицо ладонями, как будто, даже уничтожив документ, не могла глядеть на оставшийся от него пепел.

Он вздохнул, но не очень взволнованно:

— Бедняжка Бонни. Неужели тебе так хотелось денег? Я бы… — Он не докончил.

Минуту-другую он лежал в неподвижности.

— Что ж, выпью я это, пожалуй, — мягко произнес он наконец.

Вытянув руку во всю длину, он взял стакан и поднес его к губам.

Вдруг она повернулась и бросилась к нему. Он не знал, что люди бывают способны на такие стремительные движения. Ее рука взметнулась у него перед лицом белой ракетой. Стакан полетел прочь из его рук, загрохотав по полу где-то за пределами его поля зрения.

Ее лицо, казалось, растаяло в потоках скорби, словно он смотрел на него сквозь залитое дождем оконное стекло. Она судорожно схватила его и прижала лицом к своей мягкой груди. Он никогда не чувствовал такой силы в ее объятиях. Наверное, чтобы ее проявить, ей не хватало любви.

— Боже милосердный! — неистово вскричала она. — Взгляни на меня и прости! Останови этот ужас, верни все назад, переделай! Лу, мой Лу! Я только сейчас поняла! У меня наконец открылись глаза! Что я наделала?

Она упала перед ним на колени, так же как в ту ночь в Билокси, перед их воссоединением. Но тогда ее мольбы были столь же притворными, ее поза столь же наигранной, сколь искренним было теперь ее раскаяние, сколь мучительными ее угрызения совести, которые он ничем, ни единым словом не мог облегчить.

Она сумбурно, захлебываясь словами, неразборчиво, как ребенок, бормотала сквозь рыдания. Возможно, это действительно плакал ребенок, ее новорожденная сущность, маленькая девочка, которая двадцать лет пребывала в молчании и у которой теперь прорезался голос:

— Это затмение какое-то было… сумасшествие… как я могла его послушаться? Но когда я была с ним, я только его и видела, а о тебе забыла… Он разбудил во мне все самое низменное… Дурное он представил в таком свете, что оно мне показалось правильным…

Ее трясущиеся пальцы обвели очертания его лица, с мольбой коснулись губ, опущенных век, словно пытаясь вновь вдохнуть в них жизнь. Ничто, ни лихорадочные поцелуи, которыми она его покрыла, ни брызнувшие из ее глаз слезы, не могло его вернуть.

— Я убила тебя! Я убила тебя!

И, не сдаваясь до последнего, она пала ничком и забарабанила по полу кулаком в бессильном споре с судьбой, сыгравшей с ней такую злую шутку.

Внезапно ее рыдания затихли, так внезапно, будто страх вдруг коснулся ее склоненной головы. Ее колотившая по полу рука остановилась.

Она вскинула голову. В ней появились силы, хитрость, настороженность. Что она замышляла, ему было невдомек. Обернувшись, она поглядела в окно, что-то прикидывая в уме.

— Никто тебя у меня не отнимет, — процедила она сквозь сомкнутые зубы. — Я тебя не отдам. Никому. Еще не поздно. Я увезу тебя отсюда, где ты будешь в безопасности… Собирайся поскорее. Поедем вместе. Сил у меня на двоих хватит. Ты будешь жить. Слышишь, Лу? Ты будешь жить.

Она подобралась к окну, двигаясь крадучись вдоль стены, пока не дошла до края занавески; осторожно отведя ее, выглянула в образовавшуюся щель. Видимо получив подтверждение того, что ожидала увидеть, она слегка наклонила голову.

— Что такое? — прошептал он. — Кто там?

Она, не отвечая, резко отдернула голову, словно испугавшись, что ее обнаружили.

— Может, погасить лампу? — предложил он.

— Нет! — в страхе воскликнула она. — Ради Бога, не делай этого. Мы договорились, что это будет сигналом. Наш единственный шанс — немедленно выбраться из дома и оставить лампу зажженной, будто мы еще здесь.

Она бегом вернулась к нему, бросив по дороге еще один испуганный взгляд на окно; села на кровать, взмахнув юбками, и, взяв в руки его приготовленную ногу, подняла ее, пока он тем временем возился с другой.

— Быстрей натягивай ботинок! Все… Больше времени нет.

Она помогла ему подняться с края кровати и встать на ноги рядом с ней наподобие застывшего манекена или игрушечного солдатика, готового упасть, если его хоть на мгновение отпустят, предоставив самому себе.

— Обопрись на меня, я тебе помогу. Вот так. Вот так. Передвинь ногу — вот хорошо. У тебя же уже получилось выйти из дома. Попробуй еще разок. Мы же теперь вместе. Мы же теперь не только спасаемся сами, мы спасаем нашу любовь.

Он улыбнулся ей в ответ, с трудом, дюйм за дюймом, переступая ногами по скрипящему полу.

— Нашу любовь, — прошептал он. — Спасаем нашу любовь. Куда мы теперь?

— Все равно куда, на любой поезд. Только бы выбраться из дома…

Она героически боролась за него, словно воплощала в себе саму жизнь, пытающуюся отвоевать его у овладевающей им смерти. Поддерживала его, когда он слишком низко наклонялся вперед, подталкивала, когда он готов был свалиться назад. Так она вывела его из комнаты и подвела к лестнице. Когда они начали спускаться, она чуть было не выпустила его. На мгновение он, потеряв равновесие, повис на перилах, угрожая кубарем скатиться вниз, и она, собрав всю свою силу до последней капли, отчаянно вцепилась в него, пытаясь исправить допущенную оплошность.