Виктория Волкова - Пустая карта. Уравнение измены

– А-а, извините, – пробормотал Стрельников, отпуская перепуганного мужика. – Сейчас позову.

Он повернул обратно в палату, куда моментально набились родственники.

– Выходи по одному, – пробурчал недовольно, лишь заметив, как рыдает мамОля, опустив голову на плечо Чапаю. А тот механически гладит ее по голове. А у самого в глазах стоят слезы.

"Упаси бог пережить своих детей", – пронеслось в голове, и, отведя взгляд от родни, Витольд отошел к окну, повернувшись спиной к окружающим. Утешать никого не хотелось, равно как и выслушивать слова поддержки. Дождавшись, когда за родней закрылась дверь, он в приступе отчаяния опустился на колени перед кроватью и, взяв жену за руку, попросил громко:

– Просыпайся, Марусенька, прошу тебя!

Но Маша лежала, не пошевелившись. Да и глупо было бы ожидать другого.

Он прижался лбом к ее ладони. Потом поцеловал каждый пальчик. И снова велел жене:

– Машка, вернись ко мне! Умоляю тебя!

Она брела среди зеленых лугов, наслаждаясь внезапно наступившими тишиной и спокойствием. Трава, кое-где доходившая до пояса, казалась свежей и сочной, несмотря на яркое солнце. И птицы. Чудесные птицы радовали многоголосьем. Она повернула к блестевшей невдалеке ленте реки и, выйдя к белой воде, опустилась рядом на колени. Ни ветерка, ни легкой волны. Сплошная благодать. Маша, вздохнув полной грудью , зачерпнула в ладонь белую как молоко воду. Вот только вода ли это? Она пропустила жидкость сквозь пальцы и вытерла руку о ночную рубашку, чуть не порванную... Кем? Она не могла точно вспомнить, да и не хотела.

– Вот ты где, – раздался сзади знакомый голос.

Маша, обернувшись, увидела пожилую женщину с седой косицей, уложенной на затылке. Бабушка Надя.

– Там без тебя многим плохо, – пробормотала Надежда Никитична. – Васятке моему, Ольге... Да и Витольд твой в отчаянии.

– Он не любит меня, бабушка Надя, – по-детски пожаловалась Маша, в одночасье вспомнив, кто такой Витольд. – Мне и здесь хорошо. Тихо очень...

– Рано тебе еще, – ласково пробормотала баба Надя. – Еще лет пятьдесят, как рано.

Они еще не успели отойти от реки, как кто-то закричал надрывно:

– Машка, вернись ко мне! Умоляю тебя!

– Вишь, как зовет-убивается? – печально заметила старуха.

– Он не любит меня, – снова повторила Маша.

– Любит, – тяжело вздохнула Надежда Никитична. – Даже плачет. Ты уж прости его, девонька. Все мы, пока живы, творим глупости. Ты вот даже сюда умудрилась попасть.

– Бабушка! – упрямо воззрилась на нее Маша.

– Конечно, по глупости, – добродушно хмыкнула баба Надя. – Бежала, как голая на кровать. А нет бы мужа выслушать.

– Но...

– Ты же взрослая женщина, детки у тебя. Скоро еще один родится, а все бегаешь, как девчонка. А ты должна двигаться медленно, плавно. Каждый миг осознавать, что ты Женщина, а не пацанка.

Маша смотрела во все глаза на мать отца, с которой так и не довелось встретиться при жизни. Добрые глаза, морщинки, будто лучики. Точно такая же, как на фотографиях.

– Все, Мария, – строго велела бабуля. – Ступай обратно! Загулялась ты тут. Вон Васятка мой переживает, за тобой собирается. А я этого допустить не могу.

"Кого люблю я больше всех?" – мысленно вопрошал Чапай. Он даже не пытался заснуть, просто лежал с закрытыми глазами. Агата и Ольга суетились рядом, совали под нос нитроглицерин, растворенный в воде, еще какие-то порошки и таблетки. Шептались между собой про инфаркт. Да и немудрено! Вон Олюшка белее снега, сама еле на ногах держится. Горе-то какое! Машка – ненаглядное дитя. Из шестерых своих детей он любил именно ее. Уж теперь-то хоть самому себе можно признаться. Нет, конечно, и остальных вниманием и заботой не обделял. Но обожал именно ее, свою маленькую Машу. Архипов вспомнил, как всеми правдами и неправдами пробрался в роддом и ему тайком вынесли, показали только-только родившуюся дочку. Она посмотрела на него огромными голубыми глазами и улыбнулась. Потом Ольга объясняла, что новорожденный ребенок в первые часы жизни улыбаться не может. Но эта беззубая улыбка навсегда поселилась в его сердце. Улыбнулась тогда Машка и сложила губы бантиком. И полковник Архипов сомлел от счастья, понимая, что пропал. Безоговорочно. Навсегда. Стыдно признаться, но именно Маша могла вить из него веревки, но ни разу не воспользовалась этим. Никаких проблем и огорчений. Радостный светлый человек. Почему же так, Господи, почему? Двое сирот останется.

Чапай, кряхтя, перевернулся на другой бок, незаметно вытер слезы, застилающие глаза.

"Забери лучше меня, Господи! Но дай ей жизнь и здоровье!" – взмолился он.

– Рано тебе еще, Вася, – услышал строгий голос мамаши.

"Как же, рано! – хмыкнул про себя. – Хорошую жизнь прожил. Любил обеих своих жен. По-разному, но любил».

С Норой жил как на вулкане. Дикая африканская страсть, закончившаяся в тот самый момент, когда узнал, что она тайком бегает к любовнику. Как будто ей мужа не хватало! Тогда хлопнул кулаком по столу и объявил о разводе.

– Только не выдавай меня, Вася, – слезно попросила Элеонора и ручки сложила, как у Мадонны. – Возьми вину на себя. – Чапай вспомнил, как сначала обалдел от такой наглости, а потом согласился. И, посетив постели всех подруг и знакомых жены, отбыл по месту службы в Уссолье. А там, через несколько лет, первого сентября на линейке встретил Ольгу. Гордую и беззащитную одновременно. В нарядной белой блузке, черной узкой юбке, с букетом астр и еще каких-то чахлых цветов. Он вспомнил, как выступил с речью перед школьниками и сразу отбыл в часть, но образ юной учительницы прочно засел в памяти. Он даже мамаше про нее рассказал. А потом Олюшка сама к нему пришла.

Архипов засопел напряженно от нахлынувших воспоминаний. И будто снова оказался в старом подъезде с белеными при царе Горохе стенами, с мерзким запахом гнилой картошки, керогаза и прочих "ароматов". И он, молодой полковник, вел под ручку знакомую учительницу. Пока не закололо под печенью от сильной тревоги. Опасность, мать вашу!

Чапай как наяву увидел, как, вытащив пистолет из кобуры, решительно вошел в квартиру, заслонив собой Ольгу. И даже лица мазуриков увидел, словно живых. Вот один из них повернул голову на вошедших, а за ним, увидев пистолет в руке гостя, на Архипова бросилась старуха. Следом и молодайка выскочила в коридор, оторвавшись от любовника. И тот уже потянулся за "пекарем", лежащим на столе. Да и другие всполошились. Кто-то даже в окно выпрыгнул. Прямо в объятия к Сказочнику.

"Как выжил тогда сам, да еще Ольгу спас? – хмыкнул Архипов, до сих пор не веря своей удаче. Он много раз за долгую и благополучную жизнь вспоминал этот момент, специально держал в памяти, чтобы не расслабиться от сытой жизни, оставаясь начеку, уберечь родных от беды. – Выходит, все зря, – горько подумалось Чапаю. – Машку, любимицу, и ту не уберег. Что толку от этих думок?»– упрекнул он сам себя и, услышав, как в другой комнате плачет навзрыд жена, с трудом поднялся и вышел к ней.