Николай Чергинец - Русская красавица

«…А Светка уже не сдерживает крик… Мечется по кровати, выгибается дугой, прилипла к этому кобелю, как пиявка, и бедра ее качаются в такт его движениям. Ритм все ускоряется…

Тварь! Ночная тварь из тех ползучих гадин, что прячут свое лицо под маской и сбрасывают личину только по ночам. Свободы она захотела!.. Известность ей подавай! Ладно. Похоже, они созрели. Пожалуй, пора».

Моховчук вытащил из кармана тяжелый охотничий нож, провел пальцем по лезвию, а потом стремительно прыгнул вперед.

Время словно остановилось, и нужно было сделать много движений, видеть всех сразу и контролировать ситуацию. Света не заметила появления Ивана: стонала, закрыв глаза, и на какой-то момент замерла, а Витька почувствовал неладное и начал было поворачивать голову, но резкий удар в висок лишил его сознания.

После этого время сдвинулось с мертвой точки, привычно рванулось с места, понеслось на полной скорости. И вернулась мелодия, льющаяся из магнитофона, вернулся свет ночника и золото покрывала, на котором съежилась Светлана. Заметила… Не ожидала… А в глазах-то — ужас. Она дико закричала.

Витька даже не вскрикнул. Уткнулся лицом в подушку и замер. Голова разбита — несколько капель крови упали на Светлану. А та продолжала орать, и капли крови казались на ее груди черными, как грязь.

Моховчук сбросил бесчувственное тело Витьки на пол и начал, не переставая, бить кулаками истошно вопящую девку. Видно, она обезумела от ужаса и не чувствовала боли — продолжала кричать не переставая. И тогда Иван стиснул зубы и принялся за нее всерьез — метил кулаками в лицо, прямо в разинутый рот, из которого рвался пронзительный, полный отчаяния и мольбы вопль.

— Получай, получай… На! Еще…

Он бил наотмашь, с размаху — левой, правой… Сминал лицо девчонки, как пластилин. Вот сломан нос… Вот пухлые губки размазались в кровавую кашу… По зубам!.. Слева, справа… Черт, содрал кожу с костяшек пальцев!..

А крик не затихал, и Моховчук окончательно рассвирепел. Он больше не сдерживал себя — разрушал, рвал на части податливую плоть. Он обрушил на Светлану всю свою ненависть, всю злость. Он плыл по багровым волнам ярости, которая преобразила его в зверя, выжгла чувства, оставив на пепелище лишь жестокость и радость силы. Но Моховчук знал, что только так он сможет удержаться на ступенях мраморной лестницы, ведущей наверх, только так сможет вернуть себе уважение и тем самым заставить других уважать себя.

— Не нравится?! А так? И еще! Получай!..

Моховчук не сразу понял, что крик захлебнулся: Света замолчала, видно, случайный удар по гортани лишил ее голоса. Стало тихо, только магнитофон продолжал журчать о дальних далях, горных высях и неземной любви. Иван опустил руки, с трудом разжал сбитые в кровь кулаки.

Девчонка была еще жива. Она лежала на золотых сиренах и выглядела смешно и жалко — голая, изломанная, как кукла, в нелепой позе. Лица у нее больше не было — кровавая маска. Остались только глаза, и в них застыло удивление. И злость.

Кровь залила ей всю грудь и продолжала литься из рассеченной брови. Она хрипло дышала и все старалась поймать взглядом глаза Моховчука. А распухший рот по-прежнему был открыт в безмолвном крике.

— Сама напросилась, — буркнул Моховчук. — Теперь пожинай плоды!

Она прикрылась покрывалом, и губы ее что-то шептали. Проклятия, конечно же. Иван отступил на шаг, полез в карман и достал стеклянный пузырек. Осторожно отвинтил крышку, поднял глаза на изуродованное лицо Светланы.

Просто удивительно, как легко можно уничтожить красоту. Еще вчера вечером, во время выступления, тысячи людей аплодировали этой дряни, мечтая хотя бы о ее мимолетном взгляде. Еще пять минут назад она была желанна, и этот длинноволосый боров пел дифирамбы ее красоте.

Ишь, тянется к телефону… Никак не хочет умирать сама. Цепляется за жизнь, как кошка. Жаль, что решилась на предательство… Сидела бы тихонько, слушалась бы босса: танцевала, когда он попросит, раскидывала ножки, когда прикажет… Ан нет… Прав был босс, когда говорил, что женщинам доверять нельзя — кажется, сама природа создала их для предательства.

А еще босс говорил, что женщин следует опасаться больше, чем мужчин, потому что мужчина идет прямо — он ясен, понятен, открыт, и справиться с ним легко. Женщина — иное дело. Пути ее окольны, а замыслы — темны. И потому следует не спускать с них глаз и безжалостно наказывать при первых же признаках предательства, и даже раньше — при одном только сомнении в лояльности, потому что женщина держится рядом, сеет сомнение и может ударить прямо в сердце. Нужно давить их, как тараканов! И никаких. эмоций. Никаких эмоций.

Девушка продолжала хрипеть, и Моховчук склонился над ней с флаконом в руке.

— Странная штука — красота, — сказал он. — Для одних — счастье и удача, для других, как, например, для тебя, — сплошные неприятности. И никакого хэппи-энда. Извини. Но зря ты пошла против босса. Дурной пример. Он, знаешь, может быть заразительным. — Иван встряхнул флакон, посмотрел сквозь него на свет ночника. — Это хорошо, что на тебе лица нет. Не так жалко.

Света попятилась, попыталась увернуться, но содержимое флакона плеснуло в глаза, обожгло ледяным жаром. Она попыталась закричать, но из разбитого горла раздался лишь сиплый хрип. И тогда она скатилась с кровати и на ощупь поползла в сторону ванной, чтобы окунуть в воду, омыть лицо, хоть на миг ослабить действие соляной кислоты, разъедающей ее плоть до костей.

Со стороны это выглядело очень жутко. И смешно. Она не плакала — скулила, как месячный щенок. Моховчук усмехнулся, глядя на судорожные движения девушки, а потом засмеялся, просто захохотал в голос — и хохотал долго, буквально рыдал от смеха, никак не мог остановиться, даже скулы уже начинало сводить. А когда нервный смех наконец оставил его, Светлана была мертва — лежала на ковре, закрыв лицо руками, словно хотела спрятаться.

Это было странно. Иван впервые совершил убийство, и теперь стоял, прикрыв глаза, вслушивался в себя. Сколько раз, глядя криминальные хроники по телевизору, он задавался вопросом, что же чувствует палач у тела своей жертвы: страх? сожаление? экстаз?..

— Ничего, — пробормотал Иван. — Совсем ничего. Пожалуй, только усталость.

Он поднял с пола флакон, вытер его покрывалом, стирая отпечатки своих пальцев, подошел к Витьке. Тот заворочался, застонал. Похоже, через минуту-другую он должен прийти в себя. Иван засунул флакон в руку незадачливого любовника. Затем он включил магнитофон на полную громкость и быстро вышел из квартиры. Входную дверь он оставил открытой. Минут через десять соседи не выдержат этой какофонии, поднимутся с постели и примчатся для скандала. Естественно, они войдут в комнату и наткнутся на изуродованное тело девушки. А рядом с трупом будет сидеть маньяк-убийца с пустым флаконом в руке. Прекрасный, отработанный сюжет. Прямо для телевидения. И следователю не придется распутывать дело — все налицо: труп, убийца, свидетели, орудие преступления…