Картер Браун - Кукла для большого дома [Коварная красотка]

Гроссман пару раз неторопливо хлопнул в ладоши.

— Браво! Вам надо было стать политическим деятелем — у вас есть талант произносить правильные, громкие фразы.

— Это нечто новое. — Я натянуто улыбнулся ему. — Вероятно, он пробудился во мне от сегодняшнего взрыва.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мой ответ мало что значит. После того как завтра Большое жюри покончит с вами раз и навсегда и вас смоет отсюда, унесет навеки из города, какое вам дело будет до меня и моих громких фраз?

Моя речь не произвела на Гроссмана никакого впечатления.

— Посмотрите… — Он повел рукой, указывая на содержимое комнаты. — Как по-вашему, сколько это стоит?

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с миллиона, — медленно проговорил он. — Это красиво и внушительно, к тому же абсолютно ирреально. Большинство людей не способно воспринять такие числа в денежном выражении; им понятна, самое большее, сумма, скажем, в сто тысяч, все, что сверх нее, не поддается их разумению. Поэтому, если вы начнете с миллиона, вы не будете ограничивать себя. Я же скажу, что стоимость всего хлама в этой комнате составляет примерно два миллиона. По самым низшим оценкам. Подумайте об этом, лейтенант.

— Я вас слушаю, но не понимаю смысла, — честно признался я.

— Два миллиона долларов вложено в произведения искусства, в драгоценные камни, антикварные вещи. И они принадлежат мне, лейтенант, по одной простой причине — я могу позволить себе купить их. Так меня воспитывали с раннего детства. Простое, золотое правило — если тебе чего-нибудь хочется, купи это.

— И людей тоже?

Гроссман кивнул, легкая улыбка появилась на его лице.

— Разве есть разница? Четыре поколения моей семьи так считали, и я не исключение. Если я захочу иметь Рембрандта, я куплю его. Будь это автомобильный завод, здание муниципалитета, прокурор округа — правило одно. Все взаимосвязано, понимаете, лейтенант? Если у тебя есть деньги, ты покупаешь вещи, но, чтобы иметь и то и другое, ты должен делать больше денег. Поэтому иногда, чтобы сделать деньги, ты должен покупать вещи… и людей.

— В том числе и девушек? — поддел я его.

— Конечно, и девушек тоже, — подтвердил он, как нечто само собой разумеющееся. — Я не намерен портить себе жизнь, связывая себя с женщиной, которая будет иметь на меня какие-то законные права. Я покупаю женщин для собственного удовольствия, так же как я приобрел эту фарфоровую вазу. И они рады услужить тому, кто не скупится, а я всегда щедр. Девушка — это всего лишь еще одна денежная операция. Разве не понятно?

— Понятно, — согласился я.

— Вот и сообразите насчет Лили Тил и всех остальных, которые побывали в этом доме раньше, — холодно сказал Гроссман. — Вы же не можете всерьез думать, что я — Мартин Гроссман! — разволнуюсь из-за какой-то одной девицы настолько, что стану ее похищать и держать в своем доме против воли! Да не родилось еще девушки, которая стоила бы и десятой доли такого риска!

— Но дверь была заперта снаружи, когда я прошлой ночью нашел Лили, — упрямо сказал я.

— Была, — резко бросил он. — Но не затем, чтобы не выпускать ее, а для того, чтобы не впускать других. Я не доверяю своим охранникам, когда в доме девушка, и даже моему секретарю.

— Может, я упрям, но остаюсь при своем мнении: вы похитили Лили Тил, и сделали это против ее воли. Вы убили ее, когда я ее освободил, убили, чтобы она не могла рассказать о вашем преступлении. Точно так же вы пытались сегодня убить ее сестру.

— Вы ошибаетесь, — ровным голосом произнес Гроссман. — Но, я вижу, убеждать вас с помощью логики бесполезно. — Он бросил окурок сигареты в бронзовую пепельницу. — Может, вас убедят деньги, Уилер?

— Что?

— Деньги, — высокомерно повторил он. — Сколько нужно вам, чтобы удовлетворить ваше желание мести? Назовите цену — десять тысяч, двадцать?

— Звучит заманчиво, — сказал я, — за исключением одной детали. Если цена станет слишком высокой, я могу закончить тем же, чем вы: буду стоять в комнате, полной сокровищ, и убеждать себя, что нисколько не боюсь того, что должно случиться со мной завтра.

— Пятьдесят тысяч, — тихо проговорил он.

— Есть и еще кое-что, — продолжал я. — Хотя эти торги доставляют мне огромное удовольствие, не заходите за сто кусков, я не восприму этого, помните свои слова? Думаю, вы заплатили кому-то за убийство Луис Тил. Большое жюри затянет петлю на вашей шее. Меня же интересует тот парень, который изготовил бомбу и заложил ее в машину. Мне нужен именно он.

— И что вы с ним сделаете, когда найдете? — усмехнулся Гроссман.

— Убью его, — просто ответил я. — Когда взорвалась бомба, дело стало касаться лично меня.

— Дохожу до вашего потолка, — сказал он. — Сто тысяч.

— Игра не состоялась. Не подумайте, что это для меня несоблазнительно, но с эдакими деньгами я еще, чего доброго, начну покупать девушек, которые сейчас любят меня за так.

Гроссман закурил еще одну сигарету, и теперь его тонкая, как пергамент, кожа, обтягивающая лицо, приобрела кладбищенский, серый оттенок.

— Вы приняли очень серьезное решение, Уилер, — хрипло произнес он. — А ваше решение — это также и мое решение.

— О чем вы, черт побери, говорите? — теряя терпение, спросил я.

— С этого момента вы становитесь угрозой для моей безопасности, — напряженно выговорил он. — Страшной угрозой, может, самой большой из всех, которые мне встречались. Вы — проблема, которую нужно решить. Я не могу убедить вас в своей невиновности?

— Не можете, — согласился я.

— Я не могу подкупить вас, — сказал он как бы самому себе. — Знаете, что вы делаете со мной, Уилер?

— Оставляю вам лишь один выход — так говорят злодеи в романах? — ухмыльнулся я.

— Да, — медленно кивнул он, не отвечая на мою ухмылку. — Именно. Я не хотел, чтобы все обернулось так. Лучше бы вы мне поверили.

— Послушайте, — начал я, — почему вы не сковырнете эту болячку…

Он отвернулся от меня и громко крикнул: «Эй!» Из-за огромного деревянного матросского сундука, возможно принадлежавшего когда-то морскому пирату, вышел невысокий, болезненно худой человек с каштановыми волосами и черными безжизненными глазами. В правой руке он держал автоматический пистолет большого калибра и направлял дуло прямо на меня. Он неторопливо шел к нам, улыбаясь во весь рот и показывая крупные белые зубы.

— Здорово, лейтенант. — Двумя пальцами он захватил воздух и слегка потер его.

— Ба, — воскликнул я, — не ты ли это, старый добрый недруг мой Бенни Ламонт!

Он медленно покачал головой, скорее сожалея, чем сердясь.

— Тебе следовало бы запомнить. Я же предупреждал тебя, что, если надо будет, мы что-нибудь для тебя придумаем. — Он посмотрел на Гроссмана: — Кажется, понадобилось, а?