Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

Но вот команда. Вздрогнули машины, заголосили люди, неожиданно тонко, безнадежно, — женщины. Один из офицеров яростно выругался в мегафон, и голоса стихли, присмирели люди, и вправду, не на похоронах же. Автобусы уехали. Стояли еще долго. Ружин и Света двинулись первыми. Двор призывного пункта был голым, чистым, серым и тоскливым, после отъезда машин это увиделось ясно, теперь хотелось скорей уйти отсюда.

— Ружин, Сергей! — услышал Ружин низкий голос за спиной. Обернулся. К ним спешил моложавый белобрысый подполковник. Подойдя, он протянул руку, сказал радостно: — Сто лет тебя не видел. Как ты? Все обошлось?

— Нормально, — пробормотал Ружин.

— Может быть, лучше было бы там, а? — подполковник нахмурился, внимательно вглядываясь в Ружина. — Кто знает, где найдешь, где потеряешь, а? Два раза тебе предлагали. Приехал бы героем.

— Наверное, — пробормотал Ружин.

— Я через неделю опять туда, — сказал подполковник. — Позвони. Приходи проводить…

— Обязательно, — кивнул Ружин. — Я позвоню. Обязательно.

Всю дорогу ехали молча, не смотрели друг на друга, будто разругались, а теперь вот поостыли, но не смирились, ждут, кто первый начнет, чтобы опять в крик, без причины, без злобы, а просто потому, что скверно, все, все не так, все противно. Когда он случайно коснулся девушки, она вздрогнула, а он одновременно руку отдернул, словно током по пальцам шибануло, он пробормотал «Извините» или еще что-то в этом роде, а она и вовсе не ответила, только отодвинулась к двери ближе.

Ружин подрулил к подъезду, притормозил, выходить первым не стал, сидел, положив руки на руль.

— Я заберу вещи, — сказала Света, не глядя на него.

— Да-да, конечно, — согласился Ружин.

Они вышли, все так же молча вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Ружин открыл дверь, пропустил девушку вперед, остановился на мгновенье, прищурился, потянул воздух носом, шагнул вперед, мягко отстранил Свету, приложил палец к губам. Она, не понимая, насупила брови, хотела что-то сказать, но Ружин был быстрее, зажал ей рот ладонью, улыбнулся успокаивающе, другой рукой по волосам погладил, Света расправила лоб, потерлась непроизвольно об его руки. Ружин подмигнул ей, шагнул к двери в комнату, открыл ее. У окна на кресле сидела Лера, курила, ухоженная, яркая, в пестром коротком халатике, который намеренно не скрывал загорелых ног.

— Наконец-то, — сказала она, длинно улыбаясь. — Я чуть не заснула. А ты бродишь где-то, ранняя пташка.

— Что случилось? — растерянно спросил Ружин.

— Ничего не случилось, — обиженно ответила Лера. — Ты забыл, как я люблю это утром, когда ты еще сонный, теплый?..

— Ой! — выдохнула за спиной Ружина Света. Ружин обреченно покачал головой, устало провел рукой по лицу.

— А это еще что за чудо? — Лера подалась вперед, притушила сигарету, встала, оглядела Свету, усмехнулась: — Переквалифицировался на детей или предпочитаешь теперь заниматься этим втроем? — она развязала пояс, встряхнула волосами. — Ну что ж, я согласна.

Она намеренно медленно стянула с плеч халатик, и он бесшумно упал у ее ног.

— Эффектно, — оценил Ружин и полез за сигаретами. — Но я вторую неделю полы не мою. Жалко вещь.

А потом он услышал дробный стук каблучков в коридоре, тяжелый удар входной двери, веселый невесомый звон цепочки.

— Дура! — искренне и со вкусом заявил он Лере и ринулся к двери.

Света была уже в конце улицы, когда он выскочил из подъезда, бежала, ссутулившись, прижав локотки к телу, каблуки то и дело соскальзывали, подгибались, и девушка, в испуге взмахивая руками, припадала то на одну ногу, то на другую. Ружин улыбнулся, по-молодецки присвистнул ей вдогонку и побежал следом.

— Стоп! — строго скомандовал он, оказавшись перед Светой, и предупреждающе вытянул руки. Она замедлила шаг, побрела обессиленная, опустив голову. — Чего ты испугалась? — спросил Ружин. — Никогда не видела женского тела? Оно точно такое же, как у тебя. Хотя нет, — поправил он себя. — У тебя в миллион раз лучше.

— Откуда вы знаете? — Света испуганно вскинула глаза. Ружин расхохотался. Света дернула плечом и пошла быстрее.

— Но я, наверное, опять не прав, — Ружин поравнялся с девушкой. — Ты ревнуешь.

— Ну вот еще! — фыркнула Света.

— Ревнуешь, ревнуешь, — подзадорил ее Ружин.

— Было бы к кому, — возмутилась Света. — К вашему сведению, у нее зубы вставные. — Она энергично тряхнула головой. — Вот так!

А Ружин снова расхохотался, весело ему было и хорошо, что вот так искренне она возмущается и встряхивает головой, как ретивая молодая лошадка.

— Да, да, да, — запальчиво проговорила Света. — Вот тут два и тут. — Она поднесла палец ко рту и показала, где у Леры вставлены зубы, и губы при этом свои нарочито широко растянула, чтобы Ружин мог видеть, какие у нее зубки ровные, гладенькие, и все свои, да еще головой повертела туда-сюда, смотри, мол, сравнивай.

Ружин хохотал, не останавливаясь, и повторял сквозь смех:

— Как заметила-то, а? Как заметила?!

Какое-то время Света смотрела на него насупленно, обиженно, а потом хмыкнула неожиданно для себя, потом руку ко рту поднесла, подступающий смех сдерживая, но поздно, вздрогнули плечи, и она засмеялась вслед за Ружиным, легко, без смущения, как давно не смеялась, как в детстве…

— Я хочу есть, — сказал Ружин, отнимая ладони от щек. — Я зверски хочу есть.

— И я хочу есть, — переводя дыхание, заявила Света. — Только еще зверистей.

— Как? Как? — не понял Ружин.

Они неторопливо шли по ресторанному залу, круглому, пустому, разноцветные скатерти, белые, голубые, красные, форсистые стулья, спинки круто выгнуты, ножки тощие, ниточки, как лапки паучьи. Впереди метрдотель, в темном костюме с бордовой бабочкой, высокий, тонкорукий, голова чуть назад откинута, вышагивает как манекенщик, вольно, слегка подпрыгивая, за ним Света озирается со скрытым любопытством, а за ними Ружин, руки в карманах, вид беспечный, но это напоказ, а самому не по себе, вроде как окрика ждет, мол, нельзя сюда, мол, кончилось твое время, в пельменной, мусорок, похаваешь… Но нет, вот остановился метрдотель, указал на стол, сказал вежливо:

— Пожалуйста. — И при этом во второй раз уже на Ружина внимательно посмотрел, глаза черные, словно подведенные, брови высокие, будто заново нарисованные, и оттого взгляд у метрдотеля печально-скорбный, как у Пьеро.

— Не узнаешь? — спросил Ружин, усаживаясь.

— Почему не узнаю? — легко откликнулся метрдотель. — Узнаю. Как не узнать. Гуляли славно, громко. Любимое место ваше было после «Солнечного». Так?

— Так, — кивнул Ружин. — Все верно ты говоришь. Про мои дела слыхал?

— Болтали что-то.

— Мог бы и не пустить, — усмехнулся Ружин. — Почему пустил?

— Кто знает, как жизнь повернется, — философски заметил метрдотель. — Я в людях разбираюсь. Глаза у вас не потухшие, устремленные, на борьбу нацеленные.