Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

Вадим усмехнулся. Все одно к одному. Цепочка. Друг за дружку дела да случаи цепляются. И сейчас он даже не расстроился, и сам себе удивился, что никаких эмоций не испытал.

— Основания? — спросил он.

Рогов скривил губы и пожал плечами:

— Он просто мне сегодня сказал: приглядитесь, мол, к Данину, неправильный он человек. С женой не живет, ребенка бросил. Работник ленивый. Есть сведения, что выпивает, буянит. Но это, мол, проверить надо. Понимаете, какая штука? Все это было бы ерундой и чушью, если бы это говорил не Сорокин. Вы ведь его знаете. Он на полпути не остановится, будет копать. Но не отчаивайтесь. Мы вам поможем, даю слово. Я не верю во все это. А мы сила — профсоюз. И люди вас знают, и, — он запнулся на миг, — уважают, и работник вы все-таки неплохой.

Вадим, в свою очередь, пожал плечами, махнул рукой и ступил на ступеньку.

— Я поговорю с кем надо, — в спину уже сказал ему Рогов.

Проходя по коридору, Вадим подумал вдруг с улыбкой: «Маринка-то как меня защищала, как тигрица».

В комнате ее уже не было, стол был чист и прибран, и сумка не висела на спинке стула — значит, ушла. Вадим взглянул на часы — шесть. Пора и ему домой. Хрипловато забормотал телефон — опять кто-то приглушил звонкий его голосок. Вадим снял трубку, и обвалом обрушилось на него:

— Вадим, милый, приезжай скорей, несчастье у нас, такое случилось, такое… — Ольгин голос бился в трубке надсадно, надрывно, то срывался на крик, то на стон похож был, то на звериный рев. И еще слезы, слезы мешали говорить. Вадим, казалось, видел, как крупно и обильно текут они по щекам, видел влажное, потемневшее, обострившееся лицо бывшей своей жены. — Дашку, доченьку мою, забрали, Дашку украли… Они в машину ее — и увезли… мне девочки рассказали, я ее одну на десять минут только оставила, на десять минут… Ну кто-нибудь помогите, помогите…

Вадим ладошкой прикрыл глаза. Свет мешал ему, он слепил, он бил под веки.

— Успокойся, Оля. Это кто-то пошутил, из знакомых, слышишь, кто-то пошутил, — Вадим говорил с усилием, но отчетливо и спокойно. Сейчас надо быть спокойным, сейчас очень важно быть спокойным. — Я скоро буду, жди. И не делай глупостей. Это кто-то из наших так жестоко решил нас с тобой разыграть. Поняла? Какая машина? Цвет?

— Не… знаю… девочки не запомнили… светлая.

— Марка? Ну быстро, быстро!

— Ну не знаю, Вадик, не знаю, откуда…

— А девочки, что девочки говорили, неужто не заметили, какая машина? Где они? Ушли? С тобой?

— Одна здесь, Леночка здесь… Ах, господи, Вадик, какое это имеет значение, марка не марка… Дашенька…

— Имеет, Оля, имеет, — терпеливо, донельзя, до боли внутренней сжимая себя, говорил Данин.

И услышал вдалеке сквозь помехи тонкий детский вскрик:

— Зигули, Зигули…

— Все, — сказал он. — Еду.

Рука метнулась к аппарату, притопились рычажки, и вслед за этим резко и недовольно завертелся диск под срывающимися пальцами.

— Милиция? Моя фамилия Данин, двадцать минут назад из двора дома украли мою дочь. Машина «Жигули», светлая. Больше никаких примет нет. Адрес…

После бешеной уличной гонки, после бестолковой автобусной толкотни, после того, как разгоряченный, задыхающийся, едва сдерживающий дрожь, влетел он в подъезд, встретивший его сумраком и прохладой, и стремглав по крутым лестничным маршам одолел четыре этажа. У квартирной двери вдруг замер, дыша тяжело и порывисто. Передохнуть надо было секунду, в себя прийти, уверенный, спокойный вид принять. И надо было уже позвонить, но рука не захотела подниматься — хоть лбом в звонок тыкайся, благо вот он на уровне глаз прямо. Грузными, негнущимися руки стали. И охватил на мгновение страх: «А вдруг отнялись!» И тут же чертыхнулся, злясь на себя, на мнительность свою; нервно головой дернул, потянулся к звонку, надавил с силой на кнопку…

Некрасивым, съеженным, старым увиделось Ольгино лицо. Слез в глазах не было, и щеки сухими были, даже горячими на вид. Но все равно казалось, что она плачет, беззвучно, бесслезно, но плачет. Она выдохнула со стоном, когда его увидела, взяла крепко за руку, повела в комнату, тихо опустилась на диван, рядом с длиннолицей, испуганной, прозрачно-худенькой девчушкой лет шести и сжалась, вобрав голову и сведя плечи вперед.

— Это Леночка, — почти весело сказала она, улыбнулась болезненно и вмиг захлебнулась будто, и смялось ее лицо, собралось морщинками, и она заплакала, всхлипывая и подрагивая головой. И совсем ни к месту он вспомнил вдруг, как вот точно так же, привычно и совсем не жалко, плакала она, когда по телефону ее родители сообщили, что пропала их собака, убежала куда-то утром, а к вечеру так и не вернулась. Она металась тогда по квартире, неестественно скривив рот, обливаясь слезным потоком, и подвывала тонко: «Альмочка моя, Альмочка любимая, бедненькая, где же ты…» А потом оделась стремительно и, ни слова не сказав ему, удивленному неожиданной такой реакцией на пропажу собачонки, выбежала из дома искать Альму, забыв даже захлопнуть дверь. Собака потом нашлась, сама прибежала под утро, к великой радости ее хозяев, все обошлось. И вот сейчас так похоже… Вадим поморщился, сказал с нажимом, не глядя на женщину:

— Прекрати, Ольга, я позвонил в милицию, все будет в порядке…

— Милицию? Зачем милицию? — Женщина вскинула мокрое, покрасневшее лицо. — Значит, ты думаешь, что ее и вправду?..

И теперь зарыдала по-настоящему, вскрикивая и раскачиваясь из стороны в сторону.

Вадим опустился перед женщиной на колени, погладил ее по голове, поцеловал волосы, висок, прижался к пальцам ее похолодевшим:

— Хватит, моя милая, хватит, слезами делу не поможешь, — приговаривал он.

Когда несся сюда, Вадим смутно догадывался, в чем дело, и теперь осознал это четко. Это они. Это еще одна угроза. А раз они, то с девочкой ничего не сделают, будут ставить условия. И он примет их все. Все до единого. Черт с ними со всеми, Можейкиными, Лео, «кепками», «курьерами» и остальными, лишь бы с девочкой ничего не случилось. Но неужели так круто они взялись за него из-за этого изнасилования или там что-то посерьезней?

Звонок в дверь заставил его вздрогнуть, но он не поднялся, не пошел в прихожую, потому что не сразу дошло, что это к ним в квартиру звонят. Когда требовательно зазвонили во второй раз, он отстранил Ольгу и встал.

На пороге стояла полная молодая женщина с одутловатым, невыразительным лицом, в тесном, не по размеру джинсовом платье. Она решительно переступила порог и, не обращая внимания на Вадима, заметалась глазами по квартире. Увидела через дверной проем девочку, бросилась в комнату, облегченно приговаривая на ходу:

— Деточка моя, Ленусик, с тобой все в порядке? Да? Все в порядке? Почему ты не пошла домой, почему здесь сидишь?