Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

— Поезд только в семь утра. — Кассирша, не стесняясь, зевнула.

— Я подожду, — беззаботно сказал Вадим.

Кассирша почмокала губами, наслаждаясь зевком.

— Пять рублей, — наконец сообщила она.

— Хорошо, — кивнул Данин и полез в карман.

Удивленно хмыкнув, сунул руку в другой. Тоже ничего. Он стал шарить по карманам брюк. Пусто. Что за черт? Неужто, не глядя, он все деньги отдал этой самой Екатерине Алексеевне? Болван!

— Ну что, будете брать? — Кассирше нестерпимо хотелось спать.

— Видимо, нет, — с досадой сказал Данин. — Деньги в поезде оставил.

Не объяснять же кассирше, почему он их оставил.

— О господи, — недовольно выдохнула кассирша. — А еще будят по ночам…

И зашевелила губами беззвучно, вероятно, произнося не совсем любезные слова. Дощечка снова встала на место. Вадим скривился и покачал головой.

— Деньги потерял? — спросили из темноты.

— Можно сказать, что так, — хмуро ответил Данин.

— Ну ничего, завтра отобьете телеграммку. Деньги и пришлют. — Голос был молодой, звонкий, совсем не сонный.

Вадим с любопытством вгляделся в темноту. Но, кроме силуэта, опять ничего не углядел. Он неторопливо подошел ближе. Плотная статная девица там восседала. Она держалась прямо, слегка вскинув голову, и без тени страха или волнения смотрела на Вадима.

— Вы-то куда в такую поздноту? — устало спросил он, усаживаясь на стульчик напротив.

— В три двадцать проходящий идет. А мне до Хаврина надо. Посплю, к семи и приеду.

— А что на этот не сели?

— Так он там не останавливается. — Девушка улыбнулась полными губами.

Лицо у нее было круглое, нос кнопкой, над овальными светлыми глазами выгибались неумело подведенные дужки бровей. «Забавная, — подумал Данин. — Местная королева небось. Но без гонора, простенькая».

— Понятно, — сказал он, устраиваясь поудобнее. — Местная?

— Ага. — Девица привычно пригладила и без того гладко зачесанные и собранные сзади в игривый хвостик светлые волосы. Тонкое платьице натянулось, и обозначились под ним тяжелые объемистые груди. «Во мужики-то с ума сходят», — усмехнувшись про себя, подумал Вадим.

— Туточки, в Митине, и родилась.

Девица наклонилась. Возле ее ног стояли пузатые сумки. Она достала два яблока. Одно протянула Вадиму, второе тщательно и сосредоточенно обтерла и с хрустом откусила огромный кусок. Перемолотый крепкими крупными зубами, он стремительно уменьшился во рту…

— Прямо туточки при станции и родилась.

— Замужем?

— Была. — Она презрительно усмехнулась. — Разбежались, слава тебе господи.

— Сейчас одна?

— Набиваетесь, что ли? — Девица кокетливо повела плечом.

— Да нет, — Данин улыбнулся. Смешная женщина, приятно смотреть на нее. — Интересуюсь просто.

— Все вы просто интересуетесь. — Она опять отломила зубами чудовищный кусок. — А потом… Ой!

Девица вытянула шею, как потревоженная птица, и прислушалась. Вдалеке что-то надрывно и свирепо рокотало. Рокот нарастал с каждой секундой. Вадим догадался, что это мотоциклетный мотор без глушителя. Девица отбросила огрызок и засуетилась, приговаривая: «Господи, господи… узнал-таки, ирод! Убьет…»

— Кто узнал? Что узнал? — не понял Данин.

Девица раздраженно махнула рукой и не ответила. Встала, подхватила сумки и, ссутулясь, посеменила к выходу. Мотоциклы затихли, и тишина, звеня, впилась в перепонки. Девица не успела — загрохотали шаги в коридорчике, послышались отрывистые, громкие голоса, дверь распахнулась, и, переваливаясь, вошли двое парней в блестящих кожаных куртках. «Авиационные куртки, перекрашенные в черный цвет», — автоматически отметил Вадим. Ему стало не по себе. Вслед за первой парой зашли двое, в черных отглаженных «выходных» пиджаках. Девица успела метнуться в темный угол и теперь стояла не шелохнувшись. Один из парней, плечистый, рукастый, с брезгливым лошадиным лицом, мутно взглянул на Данина, сплюнул. Вадим отвел глаза. Такие типы свирепеют, когда им смотришь в глаза. Ладони у Данина мгновенно вспотели, и на спине он почувствовал холодные струйки. Но внешне он был спокоен и равнодушен. Рукастый прошел мимо к кассе, с размаху высадил фанерку. Кассирша вскрикнула.

— Что ты орешь, будто тебя режут? — поморщился Рукастый. — Давай, Степановна, билет до Хаврина. Санечку отправить надобно. — Он погладил плюгавенького по голове. Тот блаженно заулыбался.

— Чего не спится-то? — вздохнула кассирша.

— Гуляем, Степановна, Саньку пропиваем. Женится, сучо-нок, корешков бросает.

И, верно, в комнате густо запахло перегаром, луком и еще чем-то кислым.

Дверь заскрипела. Рукастый шустро обернулся. Глаза его широко распахнулись, налились злобой.

— А-а, — гаркнул он. — И ты здесь, паскуда…

И он стремглав кинулся к двери. Девицу он прихватил уже в коридоре и приволок ее, упирающуюся, хнычущую, в комнату. Плюгавенький присвистнул:

— Она, значит-ца, тебе завтра кой-чего обещала, — тонко пропел он. — А сегодня, значит-ца, ноги делать.

— Стерва, — процедил Рукастый и, гыкнув, замахнулся. Девица взвизгнула, сжалась, сумки выпали из ее рук.

— Давай, не дрейфь, — подначивал плюгавый Сашечка.

Рукастый наотмашь ударил женщину. Она закачалась и чуть не упала.

— Что ж вы делаете, гады?! — закричала кассирша. Плюгавый оттолкнул растопыренной ладонью ее лицо. Кассирша откинулась назад, часто моргая и хватая воздух губами, и неожиданно завизжала во весь голос, а потом в руке ее оказалась какая-то железяка короткая, она вновь высунулась из окна и изо всех сил стала лупить этой железякой Плюгавого, тот отскочил в сторону. Железяка грузно шлепнулась об пол, и кассирша обессиленно поддалась назад, приговаривая: «Хулиганье, подонки… Чтоб вам пусто было…» Вадим крутил головой, словно во сне все это видел, ему казалось, что не с ним этот бред приключается, с кем-то другим, а он за всем издалека, из окошка, наблюдает. Тягуче и муторно заныло в желудке, и тело налилось свинцом, и он не в силах был пошевелиться.

— Прости, прости, Толечка, милый! — съежившись, обхватив себя руками, захлебываясь слезами, причитала девица. — Я только на денек к сеструхе. Послезавтра б приехала.

— Хватит, — недобро оскалился Толечка. — Хватит, паскуда, меня за нос водить, я те не пацан!

— Во, во, Толик, не пацан, — радостно подхватил Плюгавый. Все происходящее ему явно доставляло удовольствие. — Ты мужик. Сказал — сделал. Пусть прям здесь, стерва, дает, что обещала. А мы отвернемся.

— Как… здесь? — падающим вдруг голосом спросил Рукастый и обернулся, неумело скрывая растерянность на длинном лице. «А у него красивые, незрелые глаза», — совсем не к месту промелькнуло у Вадима в голове.

— Почему здесь? — Толик неуверенно глядел на Плюгавого.