Андрей Воронин - Русский брат. Земляк

— Позвонил бы, предупредил.

— Уже звонил и домой, и начальнику. Говорят — у тебя талант: кто-то утянет сыр, а ты попадешь в мышеловку.

— Может перепишут всех поголовно и начнут выпускать.

— Меня уже два часа назад переписали. Даже щелкнули фотоаппаратом, потому что паспорта с собой не оказалось…

«Неужели прошлое не умерло? — спрашивал себя Каллистратов. — Или это просто случайное совпадение? Может быть «масонами» ради шутки называет себя когда-нибудь банда тривиальных рэкетиров?»

— Надо найти того парня, — вдруг решил Мигунов. — Ведь перед ним стояла единственная задача — отваживать тех, кто ломится к шефу. Может быть он очухался и что-нибудь вспомнил?

Газетчик как в воду глядел. Юношу в малиновом пиджаке они разыскали в туалете — повернувшись спиной к зеркалам, тот курил сигарету за сигаретой.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — попробовал ободрить его Мигунов.

Парень бросил окурок себе под ноги на выложенный плиткой до блеска надраенный пол.

— Только не задавайте мне больше вопросов, — он прижал кончики пальцев к виску.

— Мне тут пришла в голову одна мысль, — заметил Мигунов. — Давно ты работаешь у Альтшуллера? Верней работал.

— Полгода. Мальчиком на побегушках.

— То есть ты выполнял самые разные поручения? Так я и думал… Понимаешь, я почти уверен что ты видел убийцу. Но тебе не пришло в голову его остановить так как ты остановил нас. Для тебя и для Альтшуллера тоже его появление было само собой разумеющимся. Поэтому ты искренне забыл о нем, когда отвечал следователю.

— Убирайтесь к черту! — не выдержал молодой человек, — вы все меня уже достали!

Мигунов пропустил его вопль мимо ушей:

— Подумай как следует. Убийца ведь тоже тебя видел — он прекрасно знает, что рано или поздно ты все вспомнишь. Если он еще несколько дней останется на свободе, за твою жизнь никто и ломаного гроша не даст.

— Поймите, я никого не видел. Он сказал, что хочет отдохнуть и приказал никого не пропускать — только Джека Николсона, если он вздумает приехать…

— Счастливый человек: шутить на пороге смерти — это дар судьбы.

— После этого я не отлучался ни разу. Никто не входил… только горничная. Она сказала, что ей нужно поставить чистую пепельницу и сменить разбитый стакан.

— А стакан действительно был разбит? — быстро спросил Олег.

— Да. Григорий Евсеевич заметил это как только мы приехали. И высказал свое неудовольствие дежурной по этажу.

— Главное — лицо. Ты запомнил лицо горничной?

Молодой человек выронил очередную сигарету, которую не успел еще поднести ко рту.

— Не оставляйте меня одного, прошу вас. Она меня прикончит. Точно так же как его. Надо заявить как можно быстрей, как можно быстрей.

— Спокойно. Прежде всего надо вспомнить приметы.

— Сейчас… Темные гладкие волосы, кожа бледная.

— Все не то. Что-нибудь характерное, понимаешь?

— Не могу, не получается, — молодой человек морщился от напрасных усилий и ходил из угла в угол, оттопырив руками карманы малинового пиджака.

Человек в шортах, забежавший в туалет по срочной необходимости, взглянул на него с недоумением.

— Мне не пришло в голову присматриваться к ней, — незадачливый сотрудник Альтшуллера перешел на шепот.

— Сосредоточься. Ты смотрел ей в лицо.

— Бледная кожа, — повторил юноша. — Еще проскользнула мысль, что ей следовало бы подрумянить щеки.

— Туалет не слишком удачное место. Безопаснее держаться возле людей. Пойду разузнаю осторожно насчет горничной, а вы оба ждите меня в кафе.

В Каллистратове заговорил тот самый охотничий инстинкт, который заставлял его лихорадочно пробегать взглядом страницы, часами всматриваться в лица на старых фотоснимках. Почти месяц он неотступно преследовал директора Исторического музея, пока тот не согласился пустить его в запасники — своими руками пощупать масонские регалии прошлого века.

Он и сейчас отчетливо помнил запах и фактуру кожи, из которой были сшиты все эти фартуки и перчатки, переливчатую ткань орденских лент. Если это в самом деле масоны, то дух останется прежним даже столетие спустя, и он узнает его в первой же мелкой детали. Только не терять времени.

Администраторшу Олег разыскал в фойе — ее осаждали решительно настроенные люди. Требовали вернуть деньги, уплаченные вперед за проживание. Многие из постояльцев явно не желали оставаться в гостинице, где произошло убийство. Администраторша не пыталась никого переубедить и отправляла одного за другим в кассу.

— Прошу прощения, выяснились некоторые обстоятельства, — Каллистратов мягко взял ее за локоть и отвел в сторону.

Этот человек иногда умел быть любезным.

— Вы случайно не брали на работу новую горничную?

— Взяли одну буквально позавчера. Поставили на десятый этаж на испытательный срок.

— Держу пари, что у нее нездоровый цвет лица.

— Верно. Зато в остальном — пока никаких претензий.

— Ее кто-то рекомендовал?

— Особых рекомендаций не было. Одна из наших работниц сломала ногу и нам срочно понадобился человек на замену. Эта согласилась трудоустроиться временно.

— Так сейчас ее смена?

— Да. Она должна быть на рабочем месте. У следствия какие-то подозрения? Давайте я позвоню дежурной по этажу.

Олег не стал возражать, он был уверен, что горничной давно нет на месте. Так оно и оказалось — дежурная по этажу сразу стала жаловаться на новенькую:

— Не знаю куда она задевалась. Работы выше головы, а она шляется неизвестно где.

Даже у преуспевающего во всех отношениях человека иногда находится повод чувствовать себя несчастным. Для президента столичного банка «Олимпия» Георгия Хаджиева таким поводом была дочь.

Во всем остальном обстоятельства складывались как нельзя лучше: гастрит уже давно не давал о себе знать, жена круглый год пропадала на итальянских курортах и больше не совала нос в его дела, банк успешно выдержал всестороннюю аудиторскую проверку и продолжал набирать обороты, выходя в первую десятку по России. Но вот Зиба беспокоила все больше и больше.

В детстве он поощрял ее мальчишеские замашки: брал с собой на рыбную ловлю, обучал простейшим приемам самообороны. Никогда не ругал за ссадины, синяки, только заставлял саму отстирывать грязь на одежде.

Юбок Зиба не признавала, носила только джинсы, свитер и кожаную куртку. Ей не приходило в голову пользоваться помадой, делать маникюр. В восемнадцать лет она приволокла домой спортивный тренажер и стала с маниакальной настойчивостью качать мускулы.

Почуяв неладное, Хаджиев стал покупать ей украшения, дорогие духи, платья из магазинов высокой моды. Зиба благодарила, долго, с холодным интересом рассматривала вещь. Через некоторое время Хаджиев замечал свой подарок на одной из ее подруг.