Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— Не знал, что вы спросонья такой недобрый, — притворно вздохнул Сиверов.

— Станешь недобрым, когда тебя будят посреди ночи помощники депутата с уголовной внешностью и кладбищенскими шуточками…

— Извините, — повторил Глеб.

— Ладно, показывай, что там у тебя образовалось такое, из-за чего стоило меня теребить, — прикрыв ладонью раздираемый зевотой рот, невнятно проговорил Федор Филиппович и решительно встал с дивана. — Фу, какой я стал старый, самому противно! Впору начинать глотать химию, которой наш спецназ снабжают, чтоб неделями не спать и быть, как огурчик.

— Тогда уж лучше кокаин, — деликатно позвякивая в углу посудой, посоветовал через плечо Сиверов. — И для здоровья не так вредно, и удовольствия больше. Могу даже подсказать, где достать хороший, качественный порошок. Приезжаете в Государственную Думу…

— Понес, понес… В госнаркоконтроле эти сказки рассказывай, — проворчал Федор Филиппович, усаживаясь на его место перед компьютером. От висевшей на спинке стула кожанки приятно и сильно пахло пылью, ветром и бензином — мотоциклом, на котором Глеб все еще время от времени с удовольствием гонял.

— Что же это вы меня сегодня все время в разные стороны посылаете! — возмутился Глеб.

Ни о чем не спрашивая, он поставил перед генералом чашечку с микроскопической, воистину лекарственной дозой крепчайшего черного кофе и стакан с ледяной водой. Федор Филиппович с благодарностью кивнул: это было как раз то, в чем он сейчас сильнее всего нуждался. На ум поневоле пришел двухметровый холуй генерала Рябокляча по имени Сережа, и Потапчук недовольно поморщился: и сравнение было более чем поверхностное, и воспоминание не из приятных.

— Ну, что у нас тут? — спросил он, окидывая взглядом экран.

Судя по конфигурации пестревших на рабочем столе ярлычков, последние часы Глеб провел за просмотром каких-то видеороликов.

— Занятное кино, — ответил тот, придвигая еще один стул и присаживаясь сбоку.

— Надеюсь, не про девочек?

— Увы, про мальчиков. Ориентация у них, насколько я могу судить, вполне традиционная, но так и подмывает назвать их тем словечком, которым широкие народные массы характеризуют геев… Вот, взгляните.

Он щелкнул кнопкой мыши, и на экране возникло статичное изображение: какой-то лесистый склон, выступающие из пестрого подлеска громадные обломки скал, а на переднем плане — стоящий на коленях со связанными за спиной руками, зверски измордованный человек в рваном камуфляже с сержантскими нашивками и десантном тельнике в голубую полоску. Слева от него в картинной позе возвышался здоровенный бородач — тоже в камуфляже, в короткой кожанке нараспашку и высоких берцах явно заграничного фасона. На голове у него была зеленая повязка, а в опущенной руке — огромный черный пистолет, направленный в голову стоящего на коленях десантника.

— Ну, и зачем ты мне показываешь эту пакость? — раздраженно осведомился генерал. — Я этих отчетов о проделанной работе насмотрелся до тошноты!

— И мальчики кровавые в глазах, — негромко пробормотал Слепой.

— Да, мальчики! И вот именно, что кровавые! Как вот этот, например…

— Или этот, — сказал Глеб и снова щелкнул мышью.

Рядом с первой картинкой возникла вторая — другая, снятая на другом фоне и с другими персонажами, но на ту же тему. Эту картинку Федор Филиппович узнал: она была из ролика, запечатлевшего казнь полковника ГРУ Рябинина.

— Узнаете? — спросил Глеб. — Слева — расстрел Рябинина, справа — отморозки Басаева расправляются с захваченным в плен контрактником. Таких картинок в сети навалом, надо только уметь искать.

— А стоило ли трудиться?

— Думаю, стоило. Обратите внимание, мизансцена практически идентичная. Поза жертвы, то, где и как стоит палач, направление и угол выстрела, даже калибр ствола — все один к одному, разве что действующие лица другие.

— И что? По-твоему, это монтаж? Этот, как его… «Фотошоп»?

— «Фотошопу» такой монтаж не по зубам, — сказал Глеб. — Конечно, есть и другие программы, но монтаж тут ни при чем: его всегда можно обнаружить. Да дело не в этом, Федор Филиппович! Это просто совпадение, которое я, признаться, долго искал. Сотни полторы роликов прогнал, пока нашел подходящий. Конечно, различия имеются, но они несущественны — сантиметр туда, два градуса сюда… Согласитесь, когда речь идет о произведенном почти в упор выстреле из пистолета сорок пятого калибра, такие нюансы не имеют особенного значения.

— Ну? — сказал Федор Филиппович. «Не запряг», — далеким эхом отозвался в ушах голос генерал-полковника Алехина, и он снова поморщился.

— Теперь смотрим, — сказал Глеб. — Сцена номер один: казнь десантника. Даю максимальное увеличение и замедляю до упора. Зрелище не из приятных, и все же смотрите внимательно.

«Что это он затеял посреди ночи? — не столько раздраженно, сколько удивленно подумал генерал. — Что это за ночной кинозал не для слабонервных? И чего он привязался к этому Рябинину? У него через несколько часов ответственная операция, а он видеоролики крутит! Сам не спит и другим не дает… Раззадорить себя пытается, что ли?»

Высказывать свое недоумение вслух генерал не стал. При всех своих ярко выраженных недостатках — пристрастии к громкой музыке, пускай себе и классической (звучать громко должны марши, а не сонаты и элегии), полном пренебрежении к воинской субординации, своеобразном чувстве юмора, которое становилось просто-таки странным после встреч с Илларионом Забродовым, а также нездоровой склонности время от времени с завидной меткостью постреливать в генералов — Глеб Сиверов был недурно воспитан и не стал бы нарушать сон старшего по званию и возрасту ради какого-нибудь пустячка, показавшегося ему забавным. Да и сцена казни — не тот сюжет, в котором даже такой законченный циник, как платный убийца по кличке Слепой, может найти что-то забавное. Да он и не говорил, что будет забавно, он сказал: занятно…

И раззадоривать себя ему незачем. Некоторые обезьяны — гориллы, например, — для поднятия боевого духа колотят себя кулаками в грудь или бьют ими по земле; норвежские пираты, викинги, с той же целью стучали боевыми топорами о щиты; хоккеисты дружно молотят клюшками о лед и хором выкрикивают бессмысленные, но энергичные речовки. Глебу Сиверову это ни к чему: он профессионал, и эмоции в его работе не подспорье, а помеха. Он и без эмоций сделает все, как надо, да и причин недолюбливать террористов у любого нормального человека и без кровавого кино предостаточно…

Сиверов щелкнул мышью, и правая картинка, растянувшись во весь экран, перестала быть статичной. Рослый бородач что-то сказал в камеру, засмеялся и, продолжая смеяться, спустил курок. В это мгновение воспроизведение резко замедлилось, а картинка увеличилась, пойдя мелкими цветными квадратиками — видимо, разрешение камеры оставляло желать лучшего. Федор Филиппович без комментариев со стороны Слепого понял, почему тот отключил звук: на такой скорости даже исполняемая тоненьким дискантом бодрая детская песенка превратилась бы в нечленораздельное утробное мычание.