Андрей Воронин - Спецназовец. Точка дислокации

Все кончилось буквально в два счета, едва успев начаться. К тому времени, когда Баклан начал спускаться в неглубокий кювет, воевать было уже не с кем. На ногах остался только водитель «КамАЗа», который опрометчиво вылез из кабины покурить и размять ноги и не был застрелен только потому, что оставил свое оружие в кабине. Едва Якушев успел это осознать, как водитель допустил новую ошибку, сунувшись в кабину и с лязгом выхватив оттуда обрез трехлинейной винтовки. Баклан остановился, спокойно подождал, пока водитель повернется к нему лицом и передернет тугой затвор, и выстрелил в самый последний момент. Убитый еще падал, перед смертью конвульсивно цепляясь руками сначала за дверцу, а потом за ведущие в кабину ступеньки, а Баклан уже, сунув один из своих пистолетов под мышку, прикуривал сигарету от раскаленного ствола другого.

«Отморозок», — подумал Якушев, созерцая эту картину, и впрямь будто выхваченную из какого-то состряпанного на колене отечественного телевизионного боевика. Впрочем, на самом-то деле Баклан был никакой не отморозок, а просто чудак. Чудачество за ним числилось всего одно, но зато такое, что у тех, кто сталкивался с его проявлениями в первый раз, становились дыбом волосы по всему телу.

Перед отправкой в Чечню им дали краткосрочный отпуск. Быстренько наведавшись к родным пенатам, Баклан, не будь дурак, провел остаток отпуска в Москве, у тетки, которая тогда еще была жива, но уже составила завещание в его пользу. Там, в Москве, его каким-то непостижимым образом занесло в музей внутренних войск МВД. Поскольку дело происходило зимой, Якушев предполагал, что Баклан просто заскочил туда погреться. В музее, со слов Баклана, смотреть было особенно не на что, но один из выставленных там экспонатов привлек-таки его внимание. Он представлял собой пластину из солдатского бронежилета, пробитую автоматной пулей калибра 5,45.

Сам по себе бронежилет, простреленный навылет из «Калашникова», — вещь вполне обыкновенная, остановить автоматную пулю эта громоздкая хламида может, только если та уже на излете. Удивительно было другое: пройдя насквозь, пуля застряла, пришпилив к внутренней поверхности жилета бумажную иконку преподобного Сергия Радонежского. Так они и лежали втроем на витрине — пластина из бронежилета, бумажный образок и пуля, выставившая острый, без малейших следов деформации нос из правого нижнего уголка иконы.

Экскурсовод утверждал, что это чудо, и Баклан, уже успевший поэкспериментировать с АК-74, бронежилетом, каской и даже дубовой шпалой, не стал спорить. Увиденное впечатлило его настолько, что он буквально на следующий день смотался электричкой в Сергиев Посад, наведался в лавру и приобрел точь-в-точь такую же иконку, как та, что остановила пулю.

Никаких других проявлений набожности за ним не замечалось, но иконку он с тех пор постоянно носил во внутреннем кармане вместе с военным билетом и свято верил, что, пока образ святого Сергия при нем, с ним, Бакланом, ничего плохого не случится. Первое время он еще осторожничал, а затем, пообвыкнув, начал откровенно лезть на рожон, ведя себя в бою примерно так же, как сейчас. После первой же подобной выходки Ти-Рекс устроил ему капитальную выволочку с элементами рукоприкладства, но вера Баклана в покровительство святого была так велика и непоколебима, что одной воспитательной беседы ему оказалось мало — потребовалась вторая, после которой он несколько дней болезненно покряхтывал при каждом движении.

С тех пор в присутствии Быкова Баклан уже не вел себя так, словно сидел за танковой броней, но, когда Ти-Рекс не видел, порой выкидывал фокусы а-ля Супермен. Ему сто раз говорили, что он ведет себя крайне неразумно, испытывая судьбу, но Баклан только отмахивался: а, да что вы понимаете! Случайно затесавшийся в их компанию православный священник (его освободили из плена вместе с десятком других заложников и в ожидании транспорта на Большую землю несколько часов кряду кормили, отпаивали чаем и развлекали разговорами), выслушав историю о Баклане и святом Сергии Радонежском, заметил, что если раб божий Георгий не перестанет искушать своего небесного покровителя и не начнет хоть чуточку заботиться о себе сам, то у святого может просто лопнуть терпение. «Тогда, — сказал батюшка, — святой лишит тебя своего покровительства, и ты, сын мой, очень быстро это почувствуешь». На что Баклан со всем уважением ответил, что ему виднее: в конце-то концов, чудо произошло и продолжает происходить с ним, а не с кем-то еще. «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет!» — с видом победителя добавил он и очень удивился, когда узнал, что только что при всех цитировал Гёте…

— Ты псих, — сказал Якушев, когда Баклан, попыхивая дымком, выбрался из кювета. — Совершенно отмороженный. Пора бы тебе поумнеть…

— Пора бы тебе помереть, — спокойно парировал Баклан.

Это снова была цитата, на этот раз из Хемингуэя, но Юрий промолчал, не будучи уверенным, что Баклану доводилось хотя бы слышать эту фамилию.

Лежавший на земле в позе зародыша Кулик слабо пошевелился. Окровавленная пятерня поползла по сырой песчано-гравийной смеси обочины, похожая на бледного раздавленного паука, и замерла, наткнувшись на рукоятку TT, из которого были застрелены гаишники. Пальцы заскребли по земле, обхватили рукоятку; указательный скользнул под предохранительную скобу и обвил спусковой крючок. Якушев открыл рот, но было поздно: Баклан небрежно, не целясь выстрелил в лежащего, лишив Юрия возможности взять у Кулика прощальное интервью.

— И куда ты вечно торопишься? — с досадой спросил Якушев. — Когда надо, тебя не дождешься, а когда не надо — пожалуйста…

— Чего это «не дождешься»? — удивился Баклан. Он обтер о рукав разряженный пистолет и выбросил его в кювет. — А-а, — сообразил он, — наложил в штаны, десантура?

— Свои проверь, — посоветовал Юрий. — Не зря же ты по кустам отирался.

Оглядевшись напоследок, он направился к машине.

— Тактический маневр, — пояснил ему в спину Баклан. — Машина могла привлечь их внимание, а так получился сюрприз…

— Сюрприз мог получиться, если бы тот урод, что в тебя стрелял, взял чуточку левее, — проворчал Якушев, садясь за руль. — Все-таки ты, Гога, больной на всю голову. Даже если эта твоя иконка и впрямь может остановить пулю, что с того? Ты ее на сердце носишь, а попасть могут куда угодно — в башку, в брюхо… Что ж ты теперь, с головы до ног образками обвешаешься?

Баклан, уже просунувший одну ногу в салон, задержался чтобы осмотреть дыру в куртке. Дыра была вполне ничего себе; у Юрия по спине побежали мурашки, когда он представил, что было бы, окажись прицел верным, но Баклан лишь невозмутимо пожал плечами.