Андрей Воронин - Спецназовец. За безупречную службу

— Тут серьезные люди из Москвы интересуются одним вашим… э… скажем так, учреждением. Разговор не телефонный, да и говорить о чем-то конкретном покамест рано. Но ты имей в виду: скоро к тебе обратятся. Не сегодня и не завтра, а, так сказать, во благовремении — может, через месяц, а может, и через год. Придет человечек, скажет, что от меня, и объяснит что к чему…

— Я понял, товарищ полковник, — осторожно сказал Сарайкин.

— Не перебивай, сколько раз тебе говорить! Так вот, усвой: человечек этот нужный, правильный, и мешать ему ты даже в мыслях не держи. Понадобится помощь — поможешь, но, покуда не попросят, сиди и не рыпайся, как будто тебя там и вовсе нет. Ну, что молчишь? Ты, вообще, на проводе?

— Так точно, — уже в который раз повторил подполковник. — Я все понял, сделаю, как надо.

— В накладе не останешься, — пообещала трубка. — Если, конечно, не напортачишь.

Закончив, наконец, разговор, Анатолий Павлович положил нагревшуюся об его ухо трубку, закурил и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел в окно. Там, внизу, на расчищенной от снега стоянке перед крыльцом горотдела стоял его новенький внедорожник с синим ведерком проблескового маячка на крыше. В последние годы подполковник жил припеваючи и ни в чем не нуждался, так что, будь его воля, не ударил бы пальцем о палец, чтобы помочь заезжему московскому фраеру подгрести под себя чей-то бизнес. Он не любил хлопоты и волнения, неизменно возникавшие всякий раз, когда в размеренное течение провинциальной жизни грубо вламывались эти набитые шальными деньгами столичные варяги. Но деньги лишними не бывают, да и свой статус полновластного хозяина города надо постоянно поддерживать, подтверждать. Это как в звериной стае, где ушлая молодь все время пробует вожака на зуб: а вдруг скиксует, уступит полномочия?

И потом, все это ерунда. Что бы он ни думал по этому поводу, звонок из области ему не приснился. А с начальством не поспоришь; оно, в случае чего, на зуб тебя пробовать не станет — куснет разок мимоходом, и нет подполковника Сарайкина, словно никогда и не было. Такой звонок, как этот, равноценен полученному в официальном порядке приказу. Так что думать и, тем более, говорить тут не о чем — приказы, как известно, не обсуждаются.

Его размышления были прерваны коротким, энергичным стуком в дверь. Тонкости столичного этикета до здешних патриархальных мест еще не добрались (а те, что добрались, далеко не везде сумели прижиться), и стучавший просунул голову в кабинет, не дождавшись ответа, которым, к слову, никто и не собирался себя затруднять.

Стучавшим оказался начальник отдела оперативно-розыскной работы майор Малахов (подпольная кличка — «Маланья» — была дана ему за рыхлую бабью физиономию и широченный, как у кустодиевской купчихи, зад). Оперативник и сыскарь из него был, как из дерьма пуля, но на должность начальника уголовного розыска Сарайкин поставил его не за дедуктивные способности. С общим руководством он справлялся неплохо и, что самое ценное, был у Анатолия Павловича в кулаке — сожми покрепче, и только косточки хрустнут. Поэтому интриг или, упаси бог, предательства с его стороны подполковник не опасался. А что до сыскной работы, так ею, когда подпирала настоящая нужда, занимались другие — те, кто был помоложе и хоть что-то в этом смыслил. А Маланья руководил, поддерживал в отделе дисциплину и, когда поступала команда, мастерски, так, что комар носа не подточит, шил дела на неугодных начальству людей. По имени-отчеству он был Семен Михайлович, но из-за уже описанной негероической внешности никому даже в голову не пришло прозвать его Буденным. Хотя, если учесть мужицкое происхождение легендарного командарма и тот факт, что приличный отрезок своей жизни он провел в седле, корма у него, надо полагать, была едва ли не шире, чем у Маланьи. А может, и просто шире, безо всяких «едва ли»…

— Чего тебе? — без особенной приветливости поинтересовался подполковник.

— Тут такое дело, Анатоль Палыч… Клиент какой-то странный попался, даже не пойму, чего с ним делать. Мутный какой-то, стремный, одно слово — москвич.

— Москвич? — заломив бровь, насторожился Сарайкин. Только что состоявшийся разговор с областным начальством в заключительной и, без сомнения, главной своей части (ради которой он и был затеян, насчет этого даже к гадалке не ходи) касался ожидаемого визита какого-то москвича. И, если москвич тот самый… Ой-ей-ей, что тогда будет! Хорошо зная орлов, состоявших в подчинении у Маланьи, подполковник Сарайкин с большой долей уверенности мог предположить, что обещанного начальством поощрения ему не видать как своих ушей. Зато неприятности не заставят себя долго ждать, и масштаб их будет напрямую зависеть от того, насколько круто Маланьины костоломы обошлись со столичным гостем. Не сегодня и не завтра, напомнил себе Сарайкин слова полковника, но утешение было слабое: мало ли, что у них там могло измениться, какая вожжа попала им под хвост! — Это какой же такой москвич? А ну, давай по порядку, да не юли — выкладывай все, как есть, не то я тебя прохвоста, в порошок сотру вместе с твоими дуроломами!

— Так ведь затем и пришел, Анатоль Палыч, — обиженно кривя бабье лицо, сообщил Маланья и, получив, наконец, приглашение садиться, стал выкладывать — ну, или докладывать, тут уж кому что нравится.

В его изложении история выглядела следующим образом. Вчера около двадцати трех часов патруль, следовавший по улице Луговой (бывшая Ленина) едва не переехал шагнувшего из темноты прямо под колеса полицейского «бобика» гражданина. Гражданин был уже немолодой, весь расхлюстанный и расхристанный, без шапки и перчаток, с головы до ног вывалянный в снегу и густо покрытый какими-то темными пятнами — как выяснилось буквально в следующую минуту, кровавыми. Гражданин шатался как пьяный, издавал отчетливый запах алкоголя и нес какую-то околесицу, из которой патрульные ровным счетом ничего не поняли. Денег, документов и того, что принято именовать ценными вещами, при нем не оказалось, зато на коротко остриженном, обильно посеребренном сединой затылке обнаружилась преизрядных размеров гуля. Кожа в этом месте была рассечена, волосы, воротник и плечи армейского бушлата покрывали кристаллы и целые нашлепки свернувшейся, смешавшейся со снегом, смерзшейся в багровые ледышки крови.

На взгляд патрульных, все было ясно как белый день: подгулял, хватил лишнего, ввязался в драку и получил по кумполу. Или просто поскользнулся и треснулся затылком о тротуар. А что карманы вывернуты, так это дело обыкновенное: чтобы не обчистить валяющегося в придорожном сугробе алкаша, надо быть святым. Среди знакомых патрульных святых не было; сами они тоже привыкли худо-бедно обходиться без нимбов, и отсутствие в карманах едва не попавшего под колеса «уазика» старого пьяницы какой бы то ни было поживы их слегка раздражило. Пребывая в этом состоянии, они отказались от мысли просто бросить алкаша на дороге; кроме того, он был явно не местный, что, если призадуматься, могло стать неплохим подарком для оперов из угро, которым вечно не на кого повесить свои пыльные «глухари». А поскольку оплачивать доставку задержанного в больницу для оказания первой медицинской помощи никто не собирался, ребята привезли его в отделение и сгрузили в «обезьянник», как был — с разбитой башкой, с головы до ног в кровище и так далее.