Наталья Саморукова - Капкан для белой вороны

– Практически. Есть еще один обломившийся заказ, но это при встрече. Какие соображения?

– При встрече так при встрече. Насчет соображений тогда же.

И мы условились пересечь наши воскресные дороги в пиццерии на проспекте Мира, где салат-бар предлагал богатый ассортимент морских гадов.

Осенняя Москва полна пронзительной грусти. Недолюбленная, недоцеловання и недоласканная коротким летом, она снова провожает его в дальний путь. И хоть знает, что новая встреча обязательно будет, больно и трудно осознавать – долгие месяцы пройдут в девственном холоде, в платонически тоскливых вечерах под застиранным снежным пледом. Деловая, уверенная в себе, с улыбкой от лучших дантистов и в костюме из «Эскады», Москва до апрельской оттепели будет тосковать по курортным безалаберным нарядам, по сладкой отпускной лени. О, менеджеры высшего и среднего звена, и вам не чуждо человеческое. Пусть даже и на пляже вы часами ведете переговоры о поставках, бабье лето накрывает вас волной ностальгии.

Et je me souviens, je me souviens des marйes hautes du soleil et du bonheur… И я вспоминаю, я вспоминаю о приливах солнца и счастья…

Вот пойду и утоплюсь в Москва-реке.

Но топиться я все-таки передумала. Джо Дассена моего настроения внезапно сменил полный энтузиазма боевой марш шотландцев. Что за ерунда! Я докопаюсь до истины, как бы глубоко ни пришлось мне рыть. Никто не вправе вторгаться в мою жизнь и громить ее. Не родилась еще та сволочь, что заставит меня сложить лапки, склеить ласты, откинуть коньки и сдаться на милость злодеев-победителей. Жизнь била меня не раз, порой незаслуженно, порой больно. С обломанными рогами, но вооруженная опытом борьбы, я точно знала – успех целиком и полностью зависит от того, насколько ты в него веришь. Есть фаталисты, каждую неудачу они считают знаком свыше и предпочитают не связываться с судьбой, не пытаться ее обыграть. Я оставляю это на их совести. Лешка поверил клевете? Не будем делать поспешных выводов. Конечно, мне обидно, но именно такая моя реакция, скорее всего, и предусмотрена сценарием, чужими правилами игры. У меня будут свои!

На проспект Мира я въехала на своем ржавом, но все еще резвом коне уже в рабочем настроении и даже порядком удивила Гришку. Он, видимо, планировал первые два часа нашей встречи сочувственно помалкивать. Утихомирив проснувшийся аппетит огромной порцией салатов, я еще раз коротко поведала суть проблемы. Рассказала и о Генрихе.

– Сроду баб на убогих тянет, – грустно констатировал коллега, – он тебе хотя бы нравился?

– Да фиг знает. Сначала нет, а потом это уже не столь важно было. Он был такой трогательный, когда снимал галстук и так пьяненько падал на диван. Спал, бывало, часа по два, а на следующий день спрашивал, хорошо ли мне было?

– А ты?

– Что я… Я уходила от разговора. Он меня не донимал. У меня был такой знаешь ли эмоциональный муж, что вот этот сухарь канцелярский уже и за счастье. Посуды не бил, благим матом не орал. Остальное без разницы.

– Да… И ты уверена, что это не он тебе гадит?

– Уверена, точно.

– Я бы проверил для порядка все-таки.

– Гриш, только время потратим. Для него мать, ну как… не знаю, как для убежденного чекиста родина. Он поклялся ее здоровьем, это круче любого детектора лжи. Уж поверь, я пусть и не большой знаток мужской психологии, но кое в чем все-таки разбираюсь.

– Ага, – согласно, но как-то слишком поспешно кивнул Гришка. Высокий его лоб собрался складками, выдавая тайный мыслительный процесс, в тонкости которого он не спешил меня посвящать, – а бывший муж?

– Не смеши меня. Зачем бы он стал это делать?

– Из ложного понимания справедливости. Например. Может, он решил тебе отомстить.

– Долго решал.

– Месть, выдержанная годами, лишь растет в цене.

– Да нет, Гришк. Мой бывший муж, как тебе сказать, он конечно не без причуд, но у него мозги устроены по принципу короткого замыкания. Не стал бы он ничего выдерживать.

– Это все слова, Настюха, слова… Баба мужика никогда не поймет, да пусть даже и самая умная. Куда уж тебе.

Мимо нас то и дело носились юные официантки в клетчатых платьях и коротких белых передничках, семейная пара напротив ублажала прожорливых отпрысков двойными порциями десерта, жизнь кипела. Она, жизнь, казалась такой незыблемой, такой прочной, непреходящей. Так странно было думать, что в любой момент любой из нас может закончить свою историю по чьей то прихоти или просто по стечению обстоятельств.

– Говорят, что она пролежала там всю ночь, но деталей я конечно не знаю. Ты бы мог узнать по своим каналам, – завела я речь о происшествии в собственном дворе.

– Да зачем? Разве у нас есть заказ?

– Любопытно же. Тем более что заказ почти был.

– И сплыл.

И в это время зазвонил телефон.

– Так вы беретесь за дело? – спросил меня уже спокойный, как разведчик на задании, Наум.

– Вот так, Сань, – печально молвила я, смотря полными от опять навернувшихся слез глазами через бокал с пивом. Мир, преломленный двумя слоями жидкости, дурашливо кривлялся.

Из пиццерии Гришка умчался по делам. Посовещавшись, мы решили взяться за дело Иры Пиккорайнен. Отчего-то всегда скептически настроенный к неординарным заказам Григорий, на этот раз изменил своим правилам. Всего лишь пару минут почесав репу, он чинно кивнул головой, потыкал пальцем в крошечный телефончик и забил стрелку с человеком по кличке Туман, которого я никогда не видела, но который исправно поставлял нам информацию.

Я же плавно переползла в ближайший ресторанчик на сеанс дружеской психотерапии.

– Какой подонок! Да как он мог такое про тебя подумать? – ерепенилась Санька. Я уж не стала ей напоминать, как она сама раз пять прощала Олегу беспочвенные приступы ревности. Один раз он приревновал ее к слесарю, заслуженному ветерану жилищно-коммунального хозяйства, а как-то устроил скандал по поводу слишком частых визитов к дантисту.

– Он не подонок, – категорично заявила я, – просто его ввели в заблуждение.

– Я и говорю. Его ввели, а он повелся. Так кому он больше верит? Он, Настька, тебе должен верить на все сто. Иначе, какая же это любовь?

– На себя посмотри, – буркнула я.

– И то верно, – моментально погрустнела Санька.

Олег звонил из Катманду и опять жаловался на жизнь. Поиск ее смысла в очередной раз завел привередливого романтика в тупик. Санька постепенно впадала в то пофигистично-толерантное отношение к происходящему, которое обычно предшествует окончанию романа. Но пока цеплялась за ускользающее чувство. Ей было жаль потраченных душевных сил. Их отношения, кажется, достигли той опасной, но в то же время перспективной точки, миновав которую можно попасть либо в ад, либо в рай. Если Олег не дурак, он вернется с обручальным колечком.