Сергей Майдуков - Между двух огней

— Я промолчал, потому что испугался, — продолжал Андрей упрямо. — Потому что не хочу ответственности, не хочу менять привычный образ жизни, не хочу забот и хлопот полон рот. А если отбросить всю эту эгоистичную шелуху, то да, я тебя люблю.

— Андрей!..

— Не перебивай. Я не закончил. Я тебя люблю, Диана. В настоящий момент. Не знаю, что будет завтра, и ты тоже не знаешь. Но сегодня я люблю тебя. И не хочу пока заглядывать вперед.

— И не надо, — тихо произнесла Диана. — Не будем туда заглядывать. А вдруг там все очень, очень плохо? Тогда лучше не знать.

Они вернулись домой молча и, не раздеваясь, легли рядом на диване в гостиной. Было тесновато, но оба не замечали неудобства. Просто лежали и молчали, пока за окнами наливался багрянцем закат, а потом небо остывало и серело, и темнело, и растворялось во мраке, незаметно укутавшем город. Свет зажигать не хотелось, двигаться не хотелось, даже раздеваться не было сил и желания.

Наконец Диана со вздохом поднялась и отправилась на кухню раскладывать продукты. Андрей присоединился к ней, и они вместе занялись приготовлением ужина. Она поставила запекаться стейки из семги, он нарубил полную миску овощного салата с зеленью. Пока готовилась рыба, Андрей откупорил бутылку итальянского вина и они ее осушили, не произнося тостов и не чокаясь.

После ужина посидели немного перед телевизором, бесцельно щелкая пультом, потом взялись читать, чинно улегшись каждый на своей кровати. Андрей развернул детектив Дианы, она делала вид, что углубилась в чтение очередного романа Кинга, но не выдержала и спросила:

— Ну и как тебе?

— Ничего, — одобрил Андрей, перелистывая страницу. — Хорошо написано, мне нравится. Только вот эта сексуальная сцена, где распутная жена олигарха соблазняет охранника, она неубедительна.

— Почему это? — обиделась Диана.

— Смотри, тут у тебя написано: «Оседлав его, Раиса стала совершать такие движения, будто скакала крупной рысью…» Почему именно рысью, а не галопом? И в какую сторону она сидела лицом? Тут у тебя недоработка, милая моя. — Андрей захлопнул книгу. — Чувствуется отсутствие практики.

— Думаешь? — спросила Диана. — Тогда, может быть, стоит потренироваться?

— Если ты настаиваешь…

Андрей хотел притворно зевнуть, но не успел, потому что Диана сорвала с него одеяло и взгромоздилась на него сверху, выражая всем своим видом непреклонную решимость.

— Галопом, говоришь? — деловито осведомилась она.

И они поскакали.

Их взяли всех — всех семерых, кто принимал участие в налете на фургон с оружием. Первый попался почти сразу, но его не трогали, чтобы порешить потом всех разом. Шайтан решил устроить показательную казнь. Такую, чтобы потом остальным неповадно было.

Допросы были, суда как такового — нет. Просто объявили беспредельщикам, что ночью их кончат и оставили ждать смертного часа в подземном хранилище мороженых морепродуктов. Когда человек Шайтана стоял перед пленниками, все они старались сохранить спокойствие и даже улыбались презрительно, выражая тем самым отвагу и бесшабашность. А оставшись одни, загрустили, затосковали, растеряли напускную удаль.

— Кошмарят, — попытался успокоить себя и остальных Костя Горобец, широкоплечий и такой румяный, что хотелось проверить, не красит ли он тайком щеки. — Сломать хотят, на колени поставить. На кой хрен им нас убивать, когда целая гора жмуров получится? Промурыжат до рассвета, а потом по бригадам разбросают и на себя пахать заставят.

— Мы им живые не нужны, — отрезал Чечен, не утративший в неволе ни строгости, ни блеска своих черных и гордых глаз.

Вагнер, сидевший между ними, молчал, словно не слышал разговора или относился к нему, как к щебету птиц или лаю собак. Взгляд его был устремлен в грязный бетонный пол, и невозможно было понять: спокоен он или волнуется, думает о чем-то конкретном или же просто пребывает в тупом трансе.

В отличие от него, Гамлет весь состоял из одного отчаянного ужаса перед смертью и такого же отчаянного желания скрыть этот ужас и не показать братве. Однако руки его тряслись, как у алкоголика, лоб был усеян крупными каплями пота, а рубаха промокла на спине, хоть выкручивай.

Его время от времени подбадривал двоюродный брат Шота, что-то тихонько бормотавший ему на ухо и лихо сплевывавший на пол. В такие минуты Гамлет кивал, хотя было заметно, что он не верит ни единому слову брата и испытывает все тот же всепоглощающий страх.

Это забавляло Беслана, как будто предстоящая казнь его лично не касалась. Понаблюдав за братьями, он принялся рассказывать соседу, как приговоренных к смерти ставят на колени, прежде чем убить выстрелом в затылок.

— А на голову — мешок, чтобы мозги не разлетались, — пояснял он, притворяясь, что старается говорить приглушенным голосом. — Но это даже хорошо. Не видишь ничего и выстрела не ждешь. Бах — и ты уже там.

Его слушателем был Яша Цыган, который на самом деле никакого отношения к цыганам не имел. Он кивал, соглашаясь с Бесланом, хотя большую часть слов его пропускал мимо ушей, весь поглощенный своими мыслями о побеге, о воле и о мести.

Никто из них не знал, сколько их продержали в подземелье, а когда их стали выводить наверх, была уже ночь. Каждого, кто поднялся по ступеням, укладывали на землю и по рукам и ногам обматывали скотчем, отбрасывая пустые картонные ролики. Семерым было не то, чтобы страшно, а как-то жутко и томительно, тревожно и непонятно. Каждый кирпич, каждая доска, попадавшаяся им на глаза, казалась преисполненной таинственного и очень глубокого смысла. Воздух пах по-особенному, темнота была невероятно темной, свет фар — ослепительно ярким.

— Нас повезут? — спросил фальцетом Гамлет. — Лучше бы пешочком. Мы, братва, никуда не поспешаем.

И приговоренные, и конвоиры засмеялись. Яша Цыган, смеявшийся со всеми, вдруг попытался бежать с примотанными к туловищу руками, но его повалили и перетянули ему ноги так, что он мог лишь хрустеть и ругаться.

Таким образом, пришлось ему ехать вместе с остальными на полу продуктового фургона, куда пленники были сложены вповалку, как бревна, причиняя ужасные неудобства друг другу. Несмотря на это, они были готовы ехать все дальше и дальше — ночь… сутки… год… всю жизнь напролет, лишь бы эта жизнь не заканчивалась. Жаль, дорога оказалась короткой. Очень короткой. Не успели отъехать, как уже приехали.

В темноте, на поляне, семерых приговоренных выгрузили на землю, бросая, как неодушевленные мешки. Поднимая головы, они непонимающе смотрели на фары, направленные на них, и щурились. Только Беслан и Чечен сразу догадались, зачем сюда пригнан этот трактор на высоких ребристых колесах, с перепачканным землей отвалом и ковшом сзади.