Сергей Майдуков - Между двух огней

— Вот и все, — сказала Диана по окончании репортажа. — Теперь твоя семья может возвращаться. Опасности позади.

— У них еще несколько дней, — сказал Андрей. — Пусть позагорают. А вдруг это фейк-ньюс? Вдруг нам специально новость подсунули, чтобы я успокоился?

— Кем ты себя возомнил? Аль Капоне? Диллинджером?

— Впервые слышу. Кто такие?

— Были такие гангстеры в Америке, — пояснила Диана. — Во времена сухого закона. Палили из автоматов среди бела дня, банки грабили и тому подобное. Вот их ловили так ловили. Всей Америкой. А про тебя уже забыли. Или скоро забудут.

— Кроме того, — пробормотал Андрей, — это был вообще не я, а какие-то киллеры.

— Вот именно. Ну что, пошли? Я готова.

Она уперлась руками в талию и сделала танцующее движение, от которого ее юбка описала свободный круг. Она заметно похорошела за те несколько дней, что любила и была любимой. Если раньше, пока Диана была одетой, она казалась Андрею неприметной и серенькой как мышка, то теперь в ее лице, манерах и осанке произошли кардинальные перемены. Мужчины на нее посматривали и даже оглядывались. Андрею это льстило. Ему было приятно появляться на людях с женщиной, вызывающей интерес. Это придавало ему значительности. Если он сумел обзавестись такой подругой, то, значит, были в нем достоинства, привлекшие ее. Благодаря этому, Андрей как бы возвышался в глазах окружающих. И в своих собственных.

Для прогулки они выбрали самые тихие и тенистые улицы, успевшие пропитаться приятной вечерней прохладой. Диана не имела обыкновения брать Андрея за руку или повисать на ней, так что они шагали легко и свободно.

— Попробуй представить себя через пять… нет, через десять лет, — предложила она. — Где ты себя видишь? В каком городе, этом или другом? В какой стране? Зимой или летом?

— Я вижу себя с тобой, — ответил он.

Диана благодарно сжала его руку и сказала:

— Для меня это очень важно, спасибо. Тогда попробуй представить нас, ладно? А то у меня почему-то не получается.

— Сейчас… — Пройдя десяток метров с закрытыми глазами, Андрей заговорил: — Мы идем, так же как сейчас. А вокруг… Вокруг ничего, — констатировал он с некоторым удивлением. — Какое-то безвоздушное пространство. И мы в нем растворяемся.

Заметив, что дальше он идет один, Андрей остановился и обернулся. Диана стояла на месте, опустив руки, сжатые в кулаки. Ее взгляд был устремлен на него и полон страха.

— В чем дело? — спросил он, приблизившись. — Что тебя напугало?

— Я видела то же самое, — пролепетала Диана. — И во сне, и наяву. Это такое гадание, мое собственное, я его сама в детстве придумала. Почти всегда сбывалось. Вижу себя в Париже, а потом действительно там оказываюсь, даже место узнаю. Но теперь…

— Что теперь? — спросил Андрей, тоже испытывая смутную тревогу.

— Пустота, — ответила она с остановившимся взглядом. — Как будто мы висим в этой пустоте, и все. Ни домов, ни природы, ни красок…

Диана потрясла волосами, словно прогоняя наваждение.

Андрей заставил себя рассмеяться:

— Вот не думал, что ты такая суеверная. Это же просто фантазии. Игры ума, понимаешь? Мало ли кому что привидится?

— А вот тут ты ошибаешься, — сказала Диана, когда они возобновили неспешную прогулку. — Я недавно наткнулась на «Тибетскую книгу великого освобождения». Еще она называется «Книгой мертвых».

— Ого! — Андрей присвистнул. — Тебя такие вещи интересуют?

— По-твоему, женщины только кулинарные рецепты читают? Так вот, это была не сама «Книга мертвых», а ее вольный пересказ. Оказывается в Тибете ламы садились над умершими и читали вслух тексты из книги, как бы объясняя, что в это время происходит с душой, расставшейся с телом. И там объясняется, что все кошмары и наваждения — результат работы нашего ума. Кто как привык думать, так и живет после смерти. Если чувство вины мучает, то будешь бегать и прятаться, пока не переродишься. Но не обдуманно, а впопыхах, поэтому всегда неудачно…

— Забавно, конечно, — сказал Андрей, выслушав подругу. — Только уж больно все это на россказни всяких шарлатанов похоже. Мне кажется, что перерождение для самоуспокоения придумано. Вот ты прожил свою жизнь нелепо или в страданиях, зато потом у тебя другая будет, тогда все и исправишь. — Андрей рассмеялся. — Я в детстве целые армии лепил из пластилина и устраивал многодневные сражения. Но любимые солдатики у меня не погибали насовсем. У них было такое право. Я им раны от иголки залечивал, и они начинали бой сначала. Очень по-детски, да? Так и с душами, которые после смерти где-то там порхают. Зачем? Ты себя когда-нибудь спрашивала? Кому они нужны, чтобы их раз за разом в дело пускать? Какой вселенной прок от того, что Иван Иванович Иванов проживет столько-то тысячелетий, ничего не помня и не совершая никаких полезных действий? На мой взгляд, в природе все слишком рационально, чтобы одних и тех же людей сохранять в вечности. Листья перерождаются? Горы? Муравьи? Капли дождя? За что же нам такая привилегия? Чем мы такие особенные?

Они еще долго бродили по ночным улицам, рассуждая и споря на самые разные темы. Странное дело, но даже в тех случаях, когда Андрею не удавалось переубедить Диану или опровергнуть ее аргументы, он не сердился, а, наоборот, получал удовольствие. Она оказалась замечательной собеседницей.

Сказав ей об этом, он добавил:

— И друг ты отличный, Диана. Лучше всякого мужчины, никогда не думал, что с женщиной бывает так интересно.

— Друг? — переспросила она с шутливым возмущением. — И только? Что ж, в таком случае сегодня спим раздельно. Может быть, тогда подыщешь для меня другое определение.

Уснули они, разумеется, вместе. Мокрые, изнуренные, счастливые. И проснулись тоже рядом, первым делом найдя друг друга сонными взглядами.

— Доброе утро, любимая, — пробормотал Андрей.

— Доброе, очень доброе! — прошептала Диана, покрывая частыми поцелуями его грудь.

Взглянув на таймер, он бросился к телевизору, чтобы не пропустить утреннюю сводку местных новостей. Выступал заместитель Хромова, капитан Зудин, очень приятный и симпатичный мужчина, недавно направленный в Темногорск после окончания Высшей академии. Он поведал зрителям, что родился именно в этом городе, а не где-нибудь еще, а потому сделает все, что в его силах, и даже более того, для того чтобы навести порядок в «родных пенатах», как он выразился.

Журналистка спросила его о самочувствии полковника Хромова.

— Евгений Петрович очень плох, — произнес Зудин, лицо его посуровело. — Тяжелые ранения, большая потеря крови. Но он борется за свою жизнь и, я убежден, скоро вернется в строй.

Журналистка пробежалась пальцами по рукоятке микрофона, словно собираясь исполнить номер караоке.