Николай Чергинец - Последний герой

— Я знаю, я подвел тебя и Осиновского, — угадав, о чем думает Лимонов, сказал наконец Костиков. — Но ведь не все потеряно, время еще есть. До выборов остался почти месяц.

— Олег, тебе не кажется, что ты сейчас занимаешься самоуспокоением? — упрекнул Лимонов приятеля.

Костиков не выдержал его взгляда и виновато потупил взор. Ему нечего было ответить бывшему сокурснику.

— Как только ты получил эту злосчастную кассету, тебе следовало немедленно поставить меня в известность, — наставлял его Лимонов. — Теперь своим необдуманным поступком ты не только поставил выборы под угрозу срыва, но и подвел меня. Что скажет Осиновский, когда узнает, что ты возобновил связи с криминальным миром? Это же было главным условием сделки. Не знаю, Олег, как хочешь, но я должен сказать: «Это был опрометчивый шаг».

— А как бы ты поступил на моем месте? — выдвинул взаимный упрек Костиков. — Кто, по-твоему, знает лучше криминальный мир, как не сами представители этого мира? Кроме того, они умеют хранить чужие тайны. Уж в этом будь спокоен. Вот почему Валдай — моя единственная надежда.

— Возможно, но лишь до поры до времени, — сказал на это Лимонов. — Ни я, ни ты, ни кто-либо другой не может сейчас дать стопроцентной гарантии, что тебя во время встречи с Валдаем не снимали на пленку… Кстати, а где она?

— Я оставил ее Валдаю, — ответил Костиков.

Лимонов разочарованно покачал головой.

— Снова опрометчивый шаг с твоей стороны, — заметил он. — А что если Валдай и не собирается заниматься твоим делом? Что если он найдет на кассету такого покупателя, который выложит сумму вдвое больше твоей?

— Валдай и не собирался заниматься этим делом, — ответил Костиков. — Он сразу предупредил меня об этом. А насчет опрометчивости… Знаешь, тебе это может быть неизвестно, но Валдай давно и довольно успешно справляется с обязанностями третейского судьи в криминальном мире. И вряд ли он на этот раз захочет испортить свою незапятнанную репутацию. С этим в их среде весьма строго.

— Если Валдай не собирается заниматься твоим делом, то тогда кто им займется? — поинтересовался Лимонов.

— Он назвал мне только имя, но я никогда не видел и, надеюсь, не увижу этого человека, — ответил Костиков. — Он отставник, бывший офицер. Валдай сказал, что на него можно положиться. И если этот человек действительно имеет те качества и свойства характера, которые мне описал Валдай, он способен выполнить нелегкое задание.

— Вот как!? И кто же этот удалец?

— Его зовут Борис Рубцов.

— Как ты сказал? Борис Рубцов? — Лимонов не сумел скрыть своего удивления. «Слишком неожиданные повороты в событиях преподносит иногда жизнь», — подумал он.

Костиков удивился:

— Ты с ним знаком?

Стараясь скрыть смущение, Лимонов лихорадочно соображал, стоит ли раскрывать карты перед Костиковым после всех тех дурацких поступков, которые тот совершил за последнее время. Да, он знал майора Рубцова по Афганистану и Чечне. В Афганистане он зарекомендовал себя как настоящий боевой офицер, да и в Чечне он был самым честным и принципиальным. В Афганистане Рубцов командовал десантной ротой. Там его прозвали Комбатом. С тех пор это прозвище к нему так пристало, что многие сослуживцы давно не упоминали его настоящего имени.

— Полагаешь, я обязан знать всех отставников Советской Армии? — постарался уйти от прямого ответа Лимонов. — Я же военный прокурор.

Но его слова показались Костикову неубедительными. Он ощутил неискренность в словах Лимонова.

— Ты его не знаешь? — как будто с упреком переспросил он.

— Возможно, наши жизненные дороги где-нибудь и пересекались, — уклонился от прямого ответа Лимонов. — Но то, что личного знакомства с этим человеком я не водил, это точно. Просто фамилия довольно благозвучная и вместе с тем редкая.

Костиков не стал больше расспрашивать Лимонова.

На самом деле, услышав фамилию Рубцов, Лимонов предался воспоминаниям. Он хорошо запомнил майора Бориса Рубцова — волевого, решительного командира роты десантников, в то время еще капитана. Командира отделения сержанта Порубова, белобрысого парня из Смоленска, привлекли к суду военного трибунала. Душманы обстреляли караван, погибло много солдат и офицеров из нового пополнения. Отделение входило в состав подразделения Рубцова и тогда прикрывало всю колонну. Никто не осмелился сказать даже слова в защиту парня, чья вина состояла лишь в том, что после боя он остался жив. На него просто свалили вину за провал бездарно спланированной операции. И только Рубцов не дал парня в обиду. Он решительно вступился за него и даже пригрозил Лимонову, что, если сержанта Порубова не оправдают, он лично атакует комендатуру. И сержанта не засудили, хотя и не оправдали. Его просто выслали в Союз.

После вывода войск Лимонов потерял Бориса Рубцова из виду. Он отлично знал, что Рубцов не будет посещать официальные тусовки по поводу очередной годовщины вывода войск. Вот почему он ни разу не встречал его на таких встречах. Бунтарь по натуре, Рубцов был честным, совестливым и ответственным человеком. Такие на дух не выносят официоза. Именно из-за своего ершистого характера он, храбрый боевой офицер, недавно ставший майором, награжденный орденами и медалями, в период сокращения армии был уволен в запас и не получил продвижения по службе. Не только генерал Лимонов, но и другие командиры сознавали, что именно благодаря таким командирам — способным и принципиальным — наша армия в провальной афганской авантюре сумела сохранить свое лицо, а главное — личный состав. Без таких командиров число наших потерь в этой войне могло составить цифру, втрое превышающую ту, которую называла официальная статистика.

Такие офицеры, как майор Рубцов, нужны были и новой российской армии. Но дело в том, что сама система не терпит таких людей, выталкивает их на периферию, а иногда и просто уничтожает. Системе нужны те, кто приходит выслужиться, а не служить, делать военную карьеру, а не защищать Родину. Поэтому Борис Рубцов и ему подобные оказались не у дел, вышли в отставку и по-разному прожигали свой войсковой талант. Они многое умели, на многое были способны, но так и не смогли устроиться в мирной жизни. Невостребованность привела одних в криминальный мир, других — на задворки общества, третьих — в психолечебницы. И лишь немногие смогли создать свой быт и спокойную семейную жизнь.

Рубцов не подходил ни под одну из перечисленных категорий. Он не стал членом бандитской группировки, не превратился в бомжа и не попал в психбольницу. Но он не наладил свой быт и не обзавелся семьей. Лимонов это хорошо знал, потому что спустя двенадцать лет неожиданно встретил Рубцова на Кавказе, во время чеченских событий. Та встреча была короткой, и Лимонову так и не удалось узнать подробности из жизни Рубцова. Он сделал тогда единственный подходящий вывод, что Комбат превратился в наемника. И, похоже, тогдашнее его предположение теперь подтверждается самым непосредственным образом.