Елена Топильская - Танцы с ментами

— Пал Палыч, я его освобожу. Давайте сегодня встретимся в изоляторе, заодно я с Бесовым познакомлюсь. Часов в пять; займете мне кабинетик?

— Господи, конечно; я прямо сейчас туда поеду! Ему можно сказать?

— Пока не надо. Распрощавшись со своим телефонным собеседником, я некоторое время переваривала полученные сведения. Оч-чень интересно! Насколько я понимаю, брошенная Наташа — хороший материал для подставы.

И если предположить, что женское сердце горит ненавистью, а тут появляется некто, предлагающий хорошую возможность отомстить… И всего-то надо — прокатиться в Москву на халяву, создать в гостинице впечатление, что она приехала с мужчиной, и показать охраннику фотографию Сергея, чтобы тот потом смог его узнать. Говорят же, что нет страшнее врага, чем брошенная женщина.

Но Горюнов-то! Если это придумал и провернул он, — аплодирую. Неужели он способен на такую тонкую оперативную комбинацию? Не в лоб, а через сомнение, чтобы следователь якобы своим умом до всего дошел и подтверждение неискренности Бесова получил сам! Да, похоже, я Толика недооценивала!

Какой там фанфарон! Сейчас я готова была поверить во все его рассказы об оперативных викториях…

Телефон зазвонил так неожиданно, что я чуть не свалилась со стула. И еще большей неожиданностью зазвучал в трубке голос мужа, сухой и неприязненный:

— Можешь возвращаться домой, я ухожу. Если в течение часа ты сможешь приехать домой, обсудим развод. Скажи, что нужно подписать, я подпишу.

— Хорошо, я приеду, — проговорила я; в горле пересохло, закололо сердце, а уж про душу и говорить нечего.

Подумав, что как раз успею заехать домой, а оттуда — сразу в изолятор, я быстро напечатала постановление об изменении Бесову меры пресечения (отпустить его подчистую мне все же духу не хватило — а вдруг я погорячилась: черт его знает, может, он каким-нибудь боком при делах), засунула в сумку необходимые бумажки, фотографию, запечатлевшую Бесова с любовницей в Москве, и выбежала из прокуратуры.

Игорь ждал меня дома. Свои вещи он собрал в две сумки, сухо, сквозь зубы, поставил меня в известность, что поживет пока у отчима, алименты будет передавать мне через маму, с ребенком будем видеться поровну, — и все слова, которые я могла бы сказать, застряли у меня в горле. Вот и все…

Бросив сумку на стол так, что из нее высыпалось все содержимое, я села на диван, закрыла руками лицо и заплакала, горько-горько. Ведь хотела в душе разрыва с мужем, а когда получила то, что хотела, — стало страшно. И плохо. Да нет, не разрыва я хотела, а избавления, расставания — слово не находилось…

— Откуда у тебя эта фотография?!

— Что? — оторвала я мокрые ладони от заплаканного лица.

— Я спрашиваю, откуда у тебя эта фотография? Это я делал монтаж, но для установщиков. Как она к тебе попала?!

Все-таки муж мой рехнулся на деятельности своего учреждения. Даже в момент последней встречи с женой его смог взволновать подрыв режима секретности. В руках он вертел снимок с Красной площади.

— Так это монтаж?!

— И довольно грубый — видишь, освещенность мужской и женской фигур разная, смотрят они в разные стороны, а такое редко бывает на профессиональном снимке: смотрят либо друг на друга, либо оба в объектив, а тут девица в объектив, а он на птичек. Я парня добавил, а девица на фотографии была.

— А компьютерный код на обороте фотографии как же сохранился?

— Ну, Швецова, это элементарно делается в лабораторных условиях.

— Спасибо тебе, Игорь! — с чувством сказала я. — Ты очень хороший специалист!

— Не заговаривай мне зубы, Швецова, — злобно сказал он, и я поняла, что пора уносить ноги.

— Спасибо тебе еще раз, но честно скажу, что не хочу здесь оставаться. Пока мама с Бегемотиком на даче, поживи здесь, а я у Машки. Мне так спокойнее будет, ладно?

— Это твое дело, Швецова, — сухо сказал он. — Я ухожу, а ты живи где хочешь. Если дома не живется, — пожалуйста, ты уже свободный человек. Шляйся где хочешь, воспитывать тебя некому.

И мне опять захотелось бежать от него как можно дальше.

Бесов мне не понравился. Внешне типичный «бык во фраке» (у моего ребенка есть такая игрушка — стоящий на задних ногах плюшевый бычок с вытаращенными глазами, с увесистыми кулачками, в куцем фраке, а на ногах — борцовки; и называется все это великолепие, судя по ярлыку, «игрушка „бык во фраке"»). Маленькие бегающие глазки, зализанные назад волосы, спортивный костюм на спортивной фигуре — в общем, вид просто нарицательный. Что уж там в Новгороде на его совести, не знаю, — у него на новорусском лице написано, что он не из законопослушных бизнесменов; и тем не менее за убийство в тюрьме он сидел зря.

Я, правда, была не в лучшей форме для ответственного допроса, и он это чувствовал: отвечал равнодушно, ничему не удивлялся. Как только его привели в следственный кабинет, я представилась и сказала, что дело теперь у меня в производстве. Он никак на это не прореагировал. Тогда я сказала, что доказательств его вины в деле нет и я освобождаю его из изолятора. Он кивнул. Ну ладно, как говаривал Шарапов: «Что ж, он теперь в ногах у нас валяться должен?»

Настроения колоть его не было у меня никакого; я пару секунд поколебалась — выложить ему фотографию сейчас или сделать это позже, когда он придет ко мне в кабинет, — и решилась. Вынув фотографию из сумочки, я закрыла листом бумаги Наташу с Мавзолеем и повернула изображение к Бесову.

— Узнаете?

— Это я, — равнодушно сказал Бесов.

— Где вы сняты и когда?

— Не помню.

— Вспомните! Это важно.

— Не помню. — Бесов отвернулся.

— Скажите, Сергей Юрьевич, кто вас так подставил? Я не поверю, что вы почти три месяца в камере ни разу об этом не думали.

— Думал.

— Ну и?..

— Ума не приложу.

— Ну что ж, после освобождения можете съездить в Новгород, а через неделю придете ко мне вместе с адвокатом. Всего хорошего.

Я собрала свои бумажки и вышла из кабинета.

Ехать в прокуратуру было поздно. На душе кошки скребли; нет, скорее к Машке, может, хоть она меня немножко успокоит…

Решив, что надо внести в Машкино хозяйство посильный вклад и купить каких-нибудь продуктов, а то неудобно сидеть на ее шее, я зашла в магазин, купила пирожных, ветчины, минералки и десяток яиц в отдельный мешочек.

Стоя на остановке, я смотрелась в стеклянную стенку навеса и думала, почему я так скромно выгляжу даже в ярком и дорогущем плаще.

Иногда на меня накатывает что-то, и мне смертельно хочется иметь броскую и вызывающую внешность: отрастить копну волос и выкрасить их в «дикую вишню», надеть юбку до пупа, и вязаные колготки, и туфли на трехсантиметровой платформе, вроде тех, с которых упала «Спайс-герл», сломав себе ногу. Покрасить ногти черным лаком и в комплекте с ним использовать помаду «Руж-нуар». А в уши повесить клипсы длиной до плеч.