Валерий Шарапов - Тревожная весна 45-го

– Давай! – крикнул Матвей.

Сзади загрохотали очереди.

Старцев упал, откатился в сторону и дважды выстрелил.

Пули не причинили вреда сидевшим внутри пассажирам.

Боцман дал еще пару коротких очередей, израсходовав последние патроны. Убрав ствол автомата из оконного проема, он наклонился вперед и принялся менять магазин. И вдруг, выронив оружие, схватился за шею.

Позади автомобиля методично хлопали выстрелы. Практически одновременно пули стучали по кузову автомобиля.

Матвей обеспокоенно обернулся и прижался спиной к правой дверце.

– Что за…

Сзади на проезжей части стоял второй сыщик и стрелял вслед «эмке» из пистолета.

Даже не вскрикнув, ткнулся головой в спинку переднего сиденья Локоть. Следом замычал Сашок. Одна из пуль сбила кепку с самого Матвея.

– Держи руль! – крикнул он водиле. – Ты чего?!

Тот кривился от боли и правой рукой держался за голову. Сквозь пальцы на щеку и подбородок обильно стекала кровь.

– Давай вправо! Гони!

Сашок держался, как мог, и упрямо вел «эмку» в направлении Марьиной Рощи. И если на Соколиную Гору компания ехала в основном по широким проспектам, то на обратном пути приходилось выбирать переулки и пустынные улочки.

Молодой водила периодически терял сознание и заваливался то на дверь, то на Матвея. Тот придерживал руль и старался побыстрее привести парня в чувство.

В коротком Старослободском переулке, что шел параллельно южной границе Сокольников, Сашок уткнулся лбом в руль и свернул его вправо. Матвей не успел среагировать – «эмка» наскочила колесом на бордюр, подпрыгнула и со всего маху долбанулась в металлический столб. Двигатель взвыл и заглох.

Больно ударившись о переднюю панель, Матвей зло выругался, открыл дверцу. Перед тем как покинуть кабину, он посмотрел назад.

Локоть точно был мертв. В затылке зияло пулевое отверстие, вниз по щекам и шее натекло очень много крови. Боцман по пути еще издавал хрипящие звуки. Теперь затих.

Матвей приподнял его голову и скривился, увидев рваную рану на шее. Пиджак на спине тоже пропитался кровью вокруг небольшой дырки от пули.

А вот Сашок в очередной раз стал приходить в себя: зашевелился, забубнил что-то.

Матвей вылез. Воровато оглядываясь по сторонам, тихонько прикрыл за собой дверцу. В жаркий день окна многих жилых домов оставались открытыми. Кто-то наверняка слышал грохот автомобильной аварии. Тем не менее переулок оставался пустым.

Матвей поспешно обошел автомобиль и наклонился над малым. При этом правая рука нырнула под широкую рубаху и нащупала рукоятку «нагана».

Он думал ровно секунду. В другой раз не стал бы – шлепнул бы раненого Сашка да утек до хаты. А сегодня…

– Сплоховал наш Боцман – оставил Старцева жить, – проворчал он, половчее хватая малого за пиджак. – Мне теперича свидетель нужен. Пошли, Сашок. Помогай давай.

Достав с водительского сиденья и хорошенько встряхнув обмякшее тело, Матвей спросил:

– Идти сможешь?

– Попробую, – промычал Сашок.

– Надо сматываться. Давай, сучи ножонками…

От Сокольников до Марьиной Рощи рукой подать – всего-то пяток улиц проскочить да перебраться через две железнодорожные ветки. Тем не менее на дорогу до заветной хаты у Матвея и Сашка ушло около двух часов. Малой потерял много крови, ослаб.

На одном из привалов в густых зарослях полыни Матвей изорвал в клочья свою рубаху, перевязал ему рану. Однако тому все одно становилось все хуже и хуже. Временами приходилось попросту переть его на себе.

Наконец, когда небо над Москвой стало фиолетовым, они остановились у знакомой калитки. Отдышавшись, Матвей тихо стукнул четыре раза.

Вскоре послышались шаркающие шаги деда Гордея. Калитка бесшумно отворилась. Гордей всплеснул руками и, ни слова не говоря, подхватил окончательно обмякшее тело Сашка.

– Кто же это такой? Что за мясник? Новый? – дослушав отчет о вылазке, озаботился Квилецкий.

– Новый, но не баклан. Как величать и откуда он – не знаю. – Матвей пил вторую по счету кружку колодезной воды. – И Локоть его не назвал. Сказал, что два последних дня этот тип постоянно отирался возле Старцева.

– Значит, это он нашпиговал Локтя с Боцманом?

– Он, сука. За три секунды разрядил магазин по «эмке».

– Курва… Мало нам было Старцева. Еще один объявился, – процедил главарь.

Он не любил крепких выражений, но в подобные моменты память будто сама отыскивала в своих анналах ядреные словечки.

Швырнув в открытое окно окурок, Казимир переспросил:

– Наши точно умерли? Ты проверил?

– Точно. Локтю затылок пулей разворотило, а Боцмана в шею и промеж лопаток.

– Ладно, садись, поешь.

– Не… в глотку ничего не полезет.

– Тогда водки выпей. А придешь в себя – обмозгуем, что делать дальше.

Москва

13–14 июля 1945 года

Горшеня с Бойко сидели в отделе и заканчивали рутинную работу по изучению присланных из архива материалов. Иллюзий по поводу ее результатов Старцев не питал. Гораздо большего он ждал от поездки Егорова и Баранца в госпиталь, где лечился инженер-технолог Ершов.

Войдя в кабинет, Иван лишь мельком глянул на зарывшихся в документы сотрудников и прямиком направился к «столовой», где всегда стоял наполненный водой чайник.

Напившись, кивнул скучавшему у окна заместителю:

– Выкладывай.

Егоров достал из кармана сложенный вчетверо лист ученической тетради:

– Евгений Пантелеевич Ершов 1890 года рождения действительно проходил лечение в инфекционном отделении Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко с 18 января по 10 апреля 1943 года. В госпиталь был принят с острой формой дизентерии. Двумя неделями позже его состояние ухудшилось, врачами была выявлена язва желудка с сильным воспалительным процессом. В общей сложности Ершов перенес две операции и пробыл в госпитале около трех месяцев. Выписан в апреле 1943 года с последующим трехнедельным амбулаторным наблюдением. Вот тут адрес и место работы.

Егоров положил листок перед Старцевым.

Тот пробежал глазами мелко написанные строчки.

– А что по печатной фабрике Гознака?

– Туда заехали по дороге в госпиталь, встретились с руководителем. Он произвел впечатление ответственного и дисциплинированного человека. Как ты понимаешь, никто там к нашему визиту не готовился. Тем не менее на предприятии полный порядок, чистота, строгий пропускной режим и серьезная охрана. Мы, кстати, заодно и с начальником охраны переговорили. Фабрика работает в три смены, станки практически не выключаются. В общем, ничего постороннего на Гознаке напечатать невозможно – все оборудование и работники под постоянным двойным контролем.