Евгений Монах - Братва. Пощады не будет

– Ворон?!

– Он не любит, когда его так называют. Для меня он Александр... Поставил даже на поток. Стали клиенты прямо на квартиру приходить с его подачи. Поначалу косяками шли, иногда не успевала даже под душ сбегать. Но привлекательность молодости быстро увяла... Как говорил горьковский актер: «Мой органон отравлен алкоголем». А выпивка, сволочь, известно, как на внешности сказывается. Вышла в тираж. Сейчас хорошо, если два клиента за неделю.

– И много нагорает?

– Такса двадцать штук в час. Да и из этих крох половину Александр забирает. Не сам – человек от него приходит. Александра-то прошлым летом изувечили, инвалидом сделали. Теперь уж сам-то не бегает...

– И много у него людей? Костяк группы знаешь?

– Без понятия. За «капустой» все разные приходят. Молодняк. Шпана районная. Думаю, группы и нет. По найму просто у него разные ребята калымят.

– Ладушки. Это сильно упрощает. А штат девочек большой?

– Целая записная книжка. Я там значусь как Леонора, сама видела. Зачем тебе?

– Для расширения кругозора. Я же только-только в мир вошел, хочу поскорее освоиться. Ну ладно. В общем-то мне пора, на минуту забегал. Бывай, Лена, или, верней, Леонора?

– Если можно, для тебя я хотела бы остаться Леной, – она нерешительно поднялась с софы и быстро спрятала руки за спину, явно опасаясь, что те выдадут ее состояние, потянутся ко мне.

– Хорошо, Лена. Счастливо. Рад был повидаться. – Я встал и сверху вниз посмотрел на застывшую женскую фигуру, почему-то показавшуюся в этот момент хрупкой и беззащитной.

Шагнул к двери.

– Женик... Может, останешься?

В ее голосе была такая боль и полная безнадежность, что я невольно остановился и повернулся к ней.

Лена стояла вполоборота к окну, и я вдруг увидел отразившийся в ее наполненных слезами глазах луч заходящего за крыши домов солнца...

Что тут скажешь?.. Я остался.

Утром проснулся поздно. Ночь была бурной. Лена удивила меня неутомимой страстностью и неистово-нежными ласками, о наличии которых в ней я и не подозревал. Хотя, должен признать, что, может, это и не страсть вовсе, а просто многолетний профессиональный опыт.

Завтракали по-семейному на кухне и со стороны выглядели, наверно, добропорядочной любящей парой. Бандит и проститутка... Вполне подходящая друг другу парочка.

Впрочем, сарказм в данной ситуации показался мне неуместным, и я выкинул крамольные мысли из головы. Этому способствовал замечательный омлет с мелко нарезанной ветчиной и необычно вкусный натуральный кофе.

Ленка почти не ела, а, подперев ладошками голову, неотрывно смотрела на меня радостно искрящимся нежным взглядом.

Мне даже стало неловко. Я-то знал, что ответить ей тем же никогда не смогу. Есть такой недостаток – честен с женщинами до неприличия.

– А профессию ты не хочешь поменять? – спросил я, стараясь не встречаться с ней глазами. – Сейчас ведь такие возможности... «Комок» могла бы, например, открыть, торговлишкой какой-никакой заняться.

– Да я хоть к черту в зубы готова, только бы от Александра отвязаться. Но ты знаешь, сколько киоск стоит? Больше миллиона! Мне столько никогда не накопить. Да и товар на какие шиши закупать?

Я неторопливо допил кофе и закурил, наслаждаясь первой утренней сигаретой.

Лена, должно быть, почувствовав, что разговор мною начат неспроста, напряженно ждала продолжения.

– Спасибо. Завтрак просто замечательный. А что касается начального капитала... Если дело только за этим, то я, пожалуй, могу помочь.

Мы вернулись в гостиную, и я, как фокусник из цилиндра, вынул из куртки, висящей на спинке кресла, две пачки десятитысячных купюр.

– Два «лимона». На обзаведение хватит, – положил деньги на порножурналы, прикрыв ими вызывающую позу красотки на обложке. Довольно-таки символично получилось.

– Женя... Не знаю даже, что и сказать.

– Ничего не нужно. Как говорил кто-то из корифеев: «Мысль высказанная – есть ложь». Так что обойдемся без слов. Мы же друзья, а значит, должны поддерживать друг друга. Верно?

Лена, как-то смущенно улыбнувшись, кивнула и недвусмысленно посмотрела на софу.

– Нет. – Я решительно встал с кресла. – Это будет смахивать даже не на благодарность, а на плату. Не опошляй мой чистый порыв благотворительности. Рву когти, загляну через несколько дней узнать, как продвигается твоя перековка. Ладушки? Поцелуй на дорожку.

На улице меня охватило сомнение – правильно ли поступил, из филантропии урезав общак на два «лимона»?..

Впрочем, это как посмотреть. Если придется отчитываться, то бабки можно списать за счет полученной информации о Вороне.

В настоящий момент он – мой главный враг, а следовательно, враг и моей группы. В ближайшее время с ним необходимо разобраться, и любые траты на сведения о нем оправданны.

Успокоившись на сей счет, я бодро зашагал к трамвайной остановке. На такси пусть зажравшиеся плебеи, «новые русские» раскатывают, а я человек нормальный, для меня общественный транспорт не западло.

Барометр настроения показывал на «солнечно», несмотря на мерзопакостную сырость уральской осени. Все-таки чертовски приятно совершать добрые дела.

Где-то на небесных весах наверняка прибавилась гирька в мою пользу.

На следующий день заглянул по привычке на главпочтамт. Дело в том, что со многими кентами, освободившимися раньше меня, поддерживал связь через письма «до востребования». Удобно во всех отношениях.

Очереди к знакомому окошечку не было, и через минуту я держал в руках конверт на мое имя, надписанный известной мне рукой.

Сначала не врубился, но, дважды прочитав надпись – Леонид Исакович Фельдман, сунул письмо в карман и, стараясь идти неторопливо, вышел на проспект. Дойдя до исторического сквера, убедился, что слежки за мной нет.

Присел на покрытую изморозью скамейку и вскрыл конверт. Внутри оказался тетрадный листок, исписанный ровным твердым почерком:

«Привет, Монах!

Если не ошибся на твой счет, то сегодня мои похороны.

Приглашаю.

Я сразу понял, что ты именно тот, кто мне нужен. Дело в том, что решение уйти из жизни принял давно, да все случая подходящего не представлялось. Самому наложить на себя руки – грех, а честнее – силы духа не хватает.

Ты, конечно, в курсе, что в лагере я увлекался «голубыми» мальчиками. Считал – баловство со скуки и озверения, ан нет – и на воле меня на них потянуло. Жена мирилась с тем, что у нас интим не клеится, думала, лагерь меня импотентом сделал. Но, на грех, спалила меня однажды с гей-мальчиком. Не скандалила, просто уехала к своей матери, даже шмотки, что ей дарил, не забрала. Ушла с концом.

После этого у меня и с мальчиками уже ничего не выходит. Стал искать удовольствие в наркоте. Но скоро понял, что опий не выход – или крыша поедет, или сдохну бродягой в канаве. Это пошло и унизительно. Тогда и подписал себе приговор. Очень кстати и ты тут нарисовался со своим товаром.