Евгений Монах - Братва. Пощады не будет

Кружка пошла гулять по кругу. С каждым ее оборотом поселенцы, делавшие по два традиционных лагерных глотка, заметно веселели. Все-таки при отсутствии водки чифир наиболее бодрящий напиток. Хотя в нем как раз и содержится самый главный враг алкоголя – кофеин.

Ягода блуждал взглядом по приземистым, большей частью покосившимся бревенчатым домишкам Кундинки. Строили их явно еще при царе Горохе и, по ходу, с тех пор ни разу капитально не ремонтировали. Да и кому охота? Пара десятков ветхих строений давали приют лишь старикам и старухам, которые мечтали, наверное, только об одном – скорее получить успокоение на красивом зеленом пригорке, где широко раскинуло свои владения деревенское кладбище.

Молодежь давно подалась в города за лучшей долей, не желая прозябать в этаком захолустье, где даже клуб отсутствовал. Работали в Кундинке одни заключенные колонии-поселения, что притулилась своим серым заколюченным забором к деревушке, как пьяная бродяжка к телеграфному столбу.

Слушая жадное чавканье, доносившееся из распахнутых ворот свинарника, Ягода ощутил острый приступ голода. Нищенски-скромный сухой паек, что они получили утром в зоне, лежал тут же на пеньке – холщовый мешок с ржаным «кирпичом» и шесть ржавых селедок, завернутых в лагерную газетку «Трудовое знамя».

«На таком рационе ноги можно запросто протянуть! – тоскливо подумал Ягода, со злостью сплевывая набежавшую голодную слюну. – До перестройки этой хреновой получше все ж нашего брата кормили. Факт!»

– Братва, предлагаю поросенка приговорить и без обжалования зажарить! – словно прочитав его мысли, высказал идею Калмык, хитро кося на приятеля своими бесшабашными карими глазами. – Я и соли из столовки прихватил! Крупноватая, правда, но сойдет!

– Гони перышко, Ягода! – с воодушевлением поддержал его Макс. – Я махом высшую меру свинке сварганю! Без права на кассацию!

Ягода вынул из рукава финку и воткнул рядом с сапогом Макса:

– Банкуй, малолетка!

И он, и Калмык были чуть не вдвое старше Макса и поэтому относились к нему несколько свысока и панибратски. Да и статья у того была «детская» – хулиганка, смотревшаяся рядом с их сто второй – умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах – просто смехотворно и несолидно. Хоть и «чалились» Ягода с Калмыком совсем по разным делам, но одинаковая статья сблизила их еще в лагере строгого режима. Вместе и документы на перевод в колонию-поселение подали. И обоим подфартило – месяц назад суд, приняв во внимание отсутствие грубых нарушений дисциплины, перевел их сюда, в Кундинку. Впрочем, сменяли друзья, как скоро выяснилось, шило на мыло. Посвободнее тут, понятно, но и голодней в два раза. Когда желудок постоянно пустой, тот факт, что конвойные по бокам отсутствуют, ценится уже не как козырной. К хорошему, как известно, очень быстро привыкают.

Через четверть часа куски розовой свинины, шипя, потрескивали на угольях, распространяя вокруг аппетитный аромат свежего жареного мяса. Так как головой месячного поросенка все, чисто по-городскому, побрезговали, Макс зашвырнул ее обратно в свинарник.

– Сородичи махом сожрут и имя позабудут спросить! – ухмыльнулся он. – Одно слово – свиньи!

– К такой знатной закуси надо бы и выпивку сообразить, – высказал дельное рацпредложение Калмык. – Можно парочку поросят толкнуть за самогонку или брагу местному населению. Старикашка-сторож только в пять нарисуется, никаких следов не останется уже...

– Но он же засечет, что вместо тридцати двух поросят осталось лишь двадцать девять! – показал осведомленность в арифметике и заодно свою трусоватую мелкую сущность Макс, пытаясь не допустить «рацпредложение» к «госприемке», которую всегда осуществлял Ягода, как «старшой» в их маленькой бригаде.

– Идея стоящая, – подумав чуток для вящей солидности, кивнул Ягода. – Тебе и банковать, Калмык, как зачинщику!

Того уговаривать не пришлось. Мигом вытряхнув на траву селедку и хлеб из холщового мешка, больше похожего на объемную котомку бродяги, Калмык скрылся с нею в свинарнике. Уже через пару минут вынырнул во двор, победно держа обеими руками мешок, в котором активно шевелилась и повизгивала их «валюта».

– Я мухой! – обронил Калмык, перепрыгивая через низкий тростниковый частокол, огораживающий дворик. Скоро его приземистая сутулая фигура исчезла из виду за палисадником ближайшего к ферме домишки.

Отшвырнув сапогом не в меру ретивую беременную дворнягу, Калмык без стука вошел в сени, а из них в горницу.

За широким деревянным столом сидел сухонький старик, уныло уставив свои бесцветные, поблекшие глаза в мутное оконце. Из хрипящей радиолы, наверное, одного возраста с хозяином, лился мощный поток металлического рока.

– Привет, металлюга! – оскалился вошедший, усаживаясь на скамью напротив хозяина.

– Ошибочка. Меня Мефодием зовут, – прошамкал старикашка, вздевая на нос круглые очки с выпуклыми стеклами в железной оправе. Некоторое время удивленно изучал незнакомое и небритое лицо непрошеного гостя.

– Тебе что нужно, мил человек?

– Бартер хочу предложить, – Калмык положил на стол копошащийся мешок. – Самогон есть в наличии?

– А на что он мне сдался? – Старик неуверенно потыкал своим кривым заскорузлым пальцем мешок. – Живой, кажись?

– Ясно, живые! – отрезал Калмык. – И нечего лапать, раз самогонки нет!

– Как нет? – изумился старик. – Навалом! Куда ж я без родимой? Даже огород обиходить сил уже нема. За все приходится платить нонче. Деньжонок-то нет, да и не шибко мужики их и берут! Первачок-то пшеничный залучше всего!

– Чего ж ты, мухомор, голову мне морочишь?! – окрысился Калмык. – В маразме плаваешь? Короче – берешь поросят или без надобности?

– Так это порося? – оживился хозяин дома, с удивительным проворством развязывая мешок. – Здоровенькие, кажись. Бартера твоего не надо, а порося беру! Сколько просишь за пару?

– Не прошу, милейший, а требую! – сразу внес полную ясность Калмык, отлично знавший, как надо вести торг с такими вот простоватыми с виду, но ухватистыми и прижимистыми деревенскими дедами. – За пару таких жирненьких, сочных поросят отстегивай три литра!

– Дак они же небось краденые! – проявил недюжинную смекалку старикан, хитро поблескивая своими застекленными бесцветными глазками.

Поразмыслив, подергал зачем-то поросят за уши и твердо добавил:

– Больше двух не дам! Поощрять воровство колхозного имущества не в моих крестьянских понятиях!

– Значит, «по понятиям» живешь? – насмешливо ощерил свои стальные зубы Калмык. – Братья мы, выходит! Давай, по-родственному, три и не жмись, как шлюха на сватанье!

Хозяин часто заморгал, с явным трудом усваивая сказанное, но так и не нашел в своей седой голове достойного ответа.