Георгий Вайнер - На темной стороне Луны

Личный сыск на базаре был за Турой, и в этом большим подспорьем оказался сюрприз, который ему и Силачу преподнес Какаджан.

— Вот, — сказал он, подавая небольшой целлофановый пакет. — Две рации «уоки-токи» — моя и Энвера. На всякий случай. Только выходить в эфир, устоз, придется лишь в самом крайнем случае. Иначе вас сразу узнают. Я бы и третью достал, но…

— Ничего, у меня есть это, — Силач вытащил наручники. — Тоже кое-что стоят.

— Приступаю, — Тура не был настроен шутить.

— Ок йул. В добрый час.

Базарный туалет, устроенный самым примитивным способом — без дверей, с двумя выходами: на базар и на улицу, прибежище алкашей и наркоманов-таблеточников — был непристойно грязен. У единственного окошка, дыры без стекла и рамы, служившей для внутреннего освещения и вентиляции, валялось несколько пустых флаконов «Русского леса».

«Кто-то из них уже забегал сегодня», — подумал Халматов.

Чуть сбоку от туалета, рядом с забором, журчал грязный арык, вытекавший из-под ворот небольшого дубильного цеха Промкомбината. Там тоже валялся пустой флакон из-под туалетной воды.

Тура вернулся на базар, прошел вдоль палаток. Отсюда можно было видеть одновременно подъезд к базару, вход в туалет, а также Силача в Автомотрисе, прикрывшись самому толпой базарных завсегдатаев.

Тура чувствовал себя беспокойно. Стоять на одном месте он не мог, подходить к продавцам — тоже. Ему могли сделать любую скидку — «из уважения», «из-за легкой руки», не купить в этом случае — было бы тягчайшим оскорблением. Приходилось все время находиться в движении, интересоваться всем и ничем, постоянно контролируя подходы к туалету, проезжую часть, не теряя из внимания Силача и Автомотрису.

Несколько раз Халматов включал рацию — он прикрепил ее под рубашку к поясу, но доносившиеся из «уоки-токи» голоса постовых были слишком резки, обращали на себя внимание.

Базар монотонно гудел. Иногда чей-то голос вырывался ненадолго из ровного общего шума, но быстро снижался до принятого уровня.

Тура уже давно обратил внимание на мужчину в мятой, неряшливой одежде, который все крутился на пятачке перед туалетом. Он тоже переходил все время от рядов к рядам, ничего не спрашивал, не покупал. Халматову показалось, что потертый мужик часто поглядывает в сторону проезжей части дороги, проходящей сразу за общественным туалетом.

Наркоман? На нем был вылинявший плащ, старая клетчатая рубашка, обтрепанные брюки, грязные тапочки. Лоб и часть головы скрывал грязный, давно не менявшийся бинт. Главным была худоба — взрослый мужчина без возраста весил не более сорока килограммов.

Нельзя терять его из виду, подумал Халматов, отходя за киоск Союзпечати, увешанный старыми номерами журнала «Монголия». Где-то Тура видел его, но бинтовая повязка мешала рассмотреть лицо. Кроме того, Халматов опасался встретиться с мужчиной взглядом — Хамидулла вряд ли предоставит второй шанс.

Он перешел к палатке «цеховика»: для видимости помял вывешенные на продажу джинсы. Снизу к штанине была подколота копия наряда-заказа без даты, ее использовали много раз, 42 было карандашом исправлено на 56. Сам черт здесь ногу сломит…

Туру джинсы не интересовали. «Почему он в плаще? — подумал он о мужчине. — Озяб, что ли?»

Между ними стояли несколько старух в черных жакетах, в галошах, надетых на сапоги, — торговали тюбетейками.

«Волга» появилась неожиданно. Тура взглянул на дорогу и увидел, как водитель осторожно припарковывает ее к тротуару. Еще через минуту он показался из кабины — стройный, лет тридцати, в хлопковом костюме «сафари», с «атташе-кейсом», хлопнул дверцей, быстро направился к туалету.

И в тот же момент мужик с грязными бинтами на голове как-то сразу подтянулся, походка стала пружинистой — быстрыми шагами, мимо мешков с желтой морковью, редькой и азиатским луком рванул он в туалет со стороны базара. Через минуту из туалета почти одновременно вышли и оборванец, и пижон с кейсом — пользуясь разными выходами.

Водитель «Волги» пошел к палатке «цеховика», где только что стоял Тура, о чем-то заговорил с продавцом. «Дипломат» был по-прежнему с ним.

Халматов включил рацию, послал тон вызова — тонкий тревожный зуммер.

— Вижу водителя «Волги», — услышал он Какаджана. — Он встретил знакомого. По-моему, так просто ему теперь от него не уйти…

Чтобы не выходить в эфир, Тура повторил тот же короткий быстрый сигнал: в Автомотрисе должны были догадаться — он берет на себя наркомана.

Мужчина с повязкой на лбу быстро шел от базара в сторону чахлого палисадника, движения его были судорожно энергичны. Туре, шедшему в нескольких шагах, все не удавалось рассмотреть его лицо — видно было только, что оно пепельно-серого цвета, в сальной росе больного пота, с запавшими щеками.

«Кумар бьет…» — понял Тура.

О, непередаваемый ужас чудовищных страданий наркотического голода! Организм, развращенный и замученный ядовитыми инъекциями, работает вразнос — идет ломка! Ломает кости, мышцы, мозг, ломает на жуткой дыбе каждый сустав, пыточным колесом отрывает руки-ноги, останавливается от страшной муки сердце. Ломает человека дотла…

Наркоман сделал еще несколько шагов, на ходу что-то вынул из кармана, на глинистом берегу арыка рухнул на колени, быстро зачерпнул грязной воды…

Прежде, чем Тура успел добежать, наркоман раскумарился — сделал себе инъекцию. Грязной иглой — через рубашку.

Он сидел на земле, слепо глядя перед собой. Лицо бессильно растекалось, превращаясь в тающую пластилиновую маску. Покой и безразличие обморока, глаза закрылись.

Выходит, человек, которого сдал Хамидулла, интересуется не только фальсифицированным коньяком… Тура вглядывался в изможденное лицо наркомана. Возможно, он и видел этого человека другим, но теперь его нельзя было узнать. Интересно, знал ли Хамидулла, что в бежевой «Волге», кроме коньяка, была еще и наркота?

Какаджан не выходил в эфир — видимо, водитель «Волги» все еще был на базаре. В рации были слышны переговоры патрульных машин, базовая радиостанция дежурного по городу, который кого-то разыскивал.

Наркоман повернулся во сне, из-под рукава выкатился шприц. Глядя на шприц, мертвецки запрокинутую забинтованную голову, Тура подумал: падая, он постоянно разбивает себе лоб или затылок, раны не проходят. А кроме того, роняет, а то и теряет шприцы…

Раздумывать было некогда. Халматов нагнулся, сунул шприц наркоману в карман плаща, легко поднял спящего. Он весил действительно немного. Осторожно, чтобы его не могли видеть из-за забора, на руках понес раскумаренного в Автомотрису.

Значит, самопальный коньяк возят вместе с наркотиками. Вот почему Пак загорелся! Если бы речь шла только о коньяке, он не поехал бы в «Чиройли» сам, а послал работника ОБХСС.