Георгий Вайнер - На темной стороне Луны

— Очень похоже. Может, Бахадиров этот в тот день так и раскумарился во дворе Маджидова. А потом и совершил кражу. Хозяев сутки не было дома…

— Бахадиров все время оказывается у Салима на дороге. И тот ему подкидывает…

— Но что их соединяет?

— Салим — юрист. И Бахадиров — тоже. Может, вместе учились? Вместе промышляли наркотиками…

— Для нас очень важно, что Уммат по каким-то причинам берет на себя чужие кражи!

— Если его попросят! А точнее, если заплатят! Равшан ведь заинтересован в проценте раскрываемости!

— Я понял! Торгаши, которых он прикрывает, общепитовцы, оплачивают из своего кармана, а еще точнее, за счет обкрадываемых, обмериваемых и обвешиваемых в магазинах граждан, видимость стопроцентной раскрываемости преступлений… Ведь если Равшан даст процент ниже, ему не усидеть. Даже генерал его не поддержит…

— Я думаю, он все это знает… Да и в Ташкенте люди не без глаз… — Силач, казалось, забыл об Автомотрисе, и она бежит сама по себе, позволяя ему лишь еле-еле, слегка, касаться руля. — Слушай, Тура, а кто такой сам Иноят-ходжа? Папа этой вымазанной в меду крысы?

— Понятия не имею, — пожал плечами Тура. — Но думаю, что мы создали его сыночку определенные трудности. Видел, как Равшан надулся? Большие, чувствуется, там связи! «Пусть приедет прокурор города или области!» Скажите, пожалуйста… Салима задержали!

— А тут проблем нет! — отозвался Силач, чуть укорачивая самовластие Автомотрисы. — Про коньяк напишут в постановлении, что его кто-то положил в багажник, пока кроткий Салим отходил к киоску за сигаретами и оставил машину без внимания…

— Прекрасная мысль!

— Лучше всего обвинить в этом нас. «Бывшие сотрудники мубекского УВД Силов и Хапматов, ранее дискредитировавшие себя как работники милиции, с целью собственной реабилитации и восстановления на работе в органах Министерства внутренних дел…»

— Ты не прав, — покачал головой Тура. — Нас обвинят в другом. Это поставят в вину неизвестным угонщикам. Они угнали якобы его машину и загрузили коньяком! Интереснее гораздо, как объяснят про опиум в баночках…

— Кто станет до этого докапываться? — махнул рукой Силач. — Все концы упрячут! Твой Икрам Соатов, надзирающий за следствием и дознанием, утвердит постановление. Найдутся и очевидцы…

— Кстати, я уверен, что в ящиках такой же коньяк, какой Сабирджон вез Паку. И как тот, что мы взяли на свадьбе… Поэтому давай-ка, пока не поздно, примем меры, чтобы исследовали именно этот, а не другой коньяк…

Силач поставил Автомотрису неподалеку от колеса обозрения, в глубине детского парка. Сейчас здесь было знойно, голо, неухожено. Они вышли на площадь. Налево убегала бетонная пустыня центрального проспекта, направо восходила гранитная лестница к мемориалу Отца-Сына-Вдохновителя, прямо — растянувшийся гигантский серый короб областных организаций — шесть ярусов фасада по 240 окон в ряд.

Солнце ослепительно бликовало в пыльных окнах-витринах ресторана «Москва». Против входа в детский парк в тени стояли телефоны-автоматы. Чуть поодаль, сбоку, под деревьями виднелся телефонный шкаф связистов. Неприметный ящик, который замечали только те, кому он был нужен.

Тура вошел в раскаленную будку и набрал номер Какаджана:

— Ты один? Можешь говорить?

— Да, устоз.

— Слушаю тебя.

— Уммата содержат в изоляторе. Мой приятель служит там в оперчасти. Я говорил с ним. Уммату про смерть брата ничего пока не сообщали. Живется ему в изоляторе неплохо. Дали ларек. Денег навалом…

— А гражданские иски потерпевших?

— С потерпевшими он полностью расплатился. Как с Маджидовым. Кроме того, он хвастался в камере, что у него восемь тысяч на книжке.

— Любопытно, — хмыкнул Тура. — А что насчет брата? Как он утонул? Свидетели есть?

— Я все еще не видел материал.

— Жаль. Нарижняк знает, что в ресторан Яхъяеву привезли левый коньяк?

— Думаю, нет. Там сейчас заправляет всем прокурор по надзору за следствием и дознанием…

— Икрам Соатов?

— Он самый.

Силач как в воду смотрел.

— Слушай, Какаджан, позвони своему приятелю в оперчасть. Пусть выдернет Уммата из камеры, расскажет про брата. У них там могут возникнуть большие неожиданности. Понимаешь?

— Да, конечно.

— Теперь дай мне телефон Яхъяева… У тебя далеко?

— Записывайте: 16–40.

— Запомнил. И еще. Ты представляешь, куда в ресторане могли поставить ящики с коньяком, которые перенесли из машины?

— Может, в маленькую подсобку? Второе окно от угла. Забрано решеткой… Но это только предположение. Кроме Яхъяева, никто точно не скажет…

— Спасибо, сынок! Если будут новости, позвони по тому телефону, что я дал.

— Мне нравится ваше настроение, устоз…

— Это все цветочки, Какаджан. Пока.

Несколько парней вдоль аллеи детского парка направлялись к площади.

Силач в это время сидел на корточках под деревьями перед телефонным шкафом — серым прямоугольным ящиком с рыбьими жабрами.

— Как? — спросил Тура.

— Со сдержанным оптимизмом, я бы так характеризовал ситуацию…

В углублениях дверцы виднелись детали таинственных запорных устройств, заграждения, которые Силач пробовал преодолеть с помощью складного ножа. Это ему удалось. Уже через несколько секунд перед ними поблескивали желтые клеммы, собранные попарно в ровные ряды.

— Если я правильно представляю, номер Яхъяева — в одном из этих блоков… Подожди минуту… — Тура быстро отошел к телефонам-автоматам и вернулся с телефонной трубкой, на хвосте которой мотался обрывок провода.

— Так, прекрасно… — начал Силач. — Хулиганство и умышленная порча госимущества. Остается еще дернуть поездной стоп-кран…

Тура, не обращая на него внимания, быстро зачищал концы.

— Сейчас я буду звонить из автомата Яхъяеву, а ты подноси проводки к клеммам, ищи наш разговор…. — Халматов подал ему трубку. — Как найдешь — махни мне рукой. Все…

Через несколько секунд он уже набирал номер директора ресторана. Трубку сняли сразу.

— Адыл?

— Кто его спрашивает? — осторожно спросил Яхъяев, которого Тура мгновенно узнал по голосу.

— Халматов. Помнишь такого? — В трубке засипело.

— Судя по реакции — помнишь. Хочу рассказать тебе веселенькую историю. Любишь слушать истории?

В трубке снова раздалось неясное хмыкание — Яхъяев соображал, зачем ему мог звонить заклятый враг.

— Любишь, значит. Но боишься сказать. Слушай внимательно. Один подонок — директор ресторана, куда порядочный человек никогда не войдет, потому что там собирают недоеденный гарнир с тарелок и подают к столу…

У Яхъяева прорезался голос:

— Скажи лучше — «нищий не войдет»! Будет вернее…

— Это к слову. Мне захотелось услышать твой голос. Так вот. Этот подонок систематически подсовывает клиентам вместо коньяка мешанину из чая и спирта… Она, кстати, до сих пор у него в подсобке. Правда?