Юлиан Семенов - Огарева, 6. Повести

- А почему он упал не на стол, а возле вашего стула?

- Да разве тут упомнишь каждую мелочь? Я кровью умылся, понять - ничего не понял, упал, а уж потом крик и шум начался, когда официанты подскочили. Я сообразить ничего не соображаю, кровь хлещет на глаза, а как очнулся, как увидел его рядом с собою мертвого, так шок у меня случился, говорить уж совсем не мог. От нервов, понятное дело… Человек-то он был замечательный.

«Если бы я не пришел, - подумал Костенко, - то допрос, видимо, превратился бы в сольную партию Пименова. Девушке неловко ставить жесткие вопросы, потому что этот человек - уважаемый работник, директор завода, орденоносец. Издеваемся над «интеллигентской мягкотелостью», а ведь это идет от нашего дремучего полузнания. Настоящий интеллигент никогда не бывает мягкотелым. Настоящий интеллигент всегда обнажает существо проблемы, не опасаясь, что при этом он кого-то может обидеть вопросом, беспощадным и прямым. «Мягкотелый интеллигент» - эти два слова, в принципе-то взаимоисключающие друг друга в данном понятии. Мягкотелым может быть мещанин, обыватель. Как бы мягкотелый ни говорил о себе, что он интеллигент, все равно на деле он мещанин. Когда речь идет о поиске истины, надо сразу же называть кошку кошкой и заранее оговаривать условия игры».

Костенко дождался, когда Ермашева начала записывать ответ Пименова, и спросил:

- Скажите, по пути к «Ласточке» Проскуряков в больницу не заезжал?

- Не знаю, ей-богу.

- Разве вы не в одной машине ехали?

- Мы? Да нет. Я на такси, а он на служебной. Вы шофера его спросите, у него шофер - хороший человек, вам точно скажет: завозил он его куда или нет.

- Спасибо. Это, видимо, Ирина Васильевна сделает позже. Вы меня извините, - обратился он к Ермашевой, - что я влез в вашу работу без разрешения.

- Ну что вы, Владислав Николаевич, пожалуйста.

- Тогда позвольте, я задам еще несколько вопросов.

- Да, да, конечно.

- Скажите, товарищ Пименов, - начал Костенко, отодвигая от себя папку с экспертизами. Он поднялся со стула и по обычной своей манере сел на краешек стола, - скажите, пожалуйста, а Проскуряков был воздержан по части спиртного?

- Да он и не пил вовсе! Так, если за компанию.

- Может, компаний было много?

- Нет, раз-два и обчелся.

- Он никогда раньше не жаловался на боли в сердце?

- Никогда.

- Вы с ним часто выпивали?

- Да как вам сказать? Раза три я с ним выпивал.

- Где?

- Один раз, когда он к нам на завод приезжал, а два раза здесь, в Москве.

- Когда первый раз пили?

- Ну, этого-то я не помню.

- Где?

- Тоже не помню. Он сказал мне: «Пойдем, Пимен, поужинаем, что-то настроение скверное, семья на даче, одному грустно».

- А в день гибели что он вам сказал?

- Едем, говорит, Пимен, поужинаем, а? На бережку посидим поболтаем. Яуза течет, чайки летают. Вот и поболтали.

- Это когда он вам предложил? В какое время?

- Да уж часов в семь, после работы, конечно.

- У него посетителей не было?

- Нет, всех принял, все вопросы решил.

- А у вас?

- Что? Что у меня?

- Тоже все вопросы были решены?

- Да. Я все провернул.

- Так… Продолжайте.

- Да вот, собственно, и все, чего ж тут продолжать?

- Нет. Не все. Он вас пригласил. Что было дальше?

- Дальше поехали в «Ласточку».

- Вот меня и занимает: почему вы врозь поехали, если работа у вас обоих была кончена?

- А вам непонятно?

- Не совсем, - признался Костенко и закурил, предложив сигарету Пименову.

- Спасибо, я, если позволите, свои, - ответил тот и достал мятую пачку «Севера». - Так вот, неловко перед подчиненными - ему, а мне - перед работниками главка, чтобы, знаете, чего не подумали. У нас ведь народ скор на сплетни: если начальник дружит с подчиненным, значит, обязательно и поблажки, и там, понимаете, льготы всякие.

- Вы давно дружили с Проскуряковым?

- Давно.

- Домами?

- Что?

- Я спрашиваю - домами тоже дружили?

- Мы-то? Бывал я у него, а моя старуха скрючена радикулитом, в Пригорске сидит безвыездно. Я-то у него был пару раз.

- Кто предложил поехать в «Ласточку» врозь? Неужели Проскуряков так боялся досужих сплетен? Такой уважаемый человек, начальник главка.

- А может, он куда с шофером заезжал? Надо шофера спросить.

- Теперь это просто-таки необходимо сделать, - согласился Костенко и посмотрел на Ермашеву со своей обычной улыбкой. - Не так ли, Ирина Васильевна?

- Шофер уже вызван, Владислав Николаевич.

- А в отделении милиции его не допрашивали?

- Допрашивали. Он сказал, что отвез Проскурякова прямо из главка к высотному зданию на Котельнической. А «Ласточка» рядом с высоткой.

- Вот как? Видите, товарищ Пименов, никуда больше Проскуряков не заезжал.

Костенко ощущал, как за последние пятнадцать лет в нем остро развилось особое «качество чувствования». Он порой ощущал себя неким точным индикатором, улавливающим и безошибочно отделяющим ложь от правды. Однажды в клубе милиции выступал с психологическими опытами Вольф Мессинг. Костенко подошел к нему после сеанса, и они долго беседовали. Маленький, с седой шевелюрой, в безупречном костюме, Мессинг, держа свои пальцы в руке Костенко, говорил:

- Каждый человек может развить в себе заложенные с рождения качества телепата, угадывателя, а скорее не угадывателя, а распознавателя, надо только желать, надо поставить перед собой цель…

Первое время, когда Костенко чувствовал во время допроса, что человек ему лжет, и оперативная целесообразность не возбраняла сказать об этом, он тем не менее, опасаясь зря обидеть, молчал, из-за этого еще больше раздражался, как и всякий, кому нагло лгут в глаза. Он ловил себя на том, что, почувствовав фальшь, в корне ломал отношение к человеку, подвергая затем сомнению даже самые правдивые показания.

И сейчас Костенко уловил в словах Пименова - таких, казалось бы, искренних и открытых - неправду, и не простую, связанную с тем, что проглядел что-то или напутал, - многие лгут, чтобы не выглядеть смешными или жалкими, - нет, в словах Пименова была особая ложь, расчетливая и продуманная. И, поняв это, Костенко перестал задавать вопросы, решив, что Пименова надо вызвать для серьезной беседы, тщательно к ней подготовившись, ибо слишком уж многое во всем этом деле закольцовывалось на столь, казалось бы, случайно возникшем фигуранте: Кешалава - Налбандов, Налбандов - Пименов, Пименов - Проскуряков.

- Не буду вам больше мешать, - сказал Костенко, поднимаясь. - До свидания, Ирина Васильевна.

- До свидания, Владислав Николаевич.

- До свидания, - сказал Костенко, полуобернувшись к Пименову, - может статься, что мне понадобится с вами побеседовать по поводу интересующих меня вопросов.

- Пожалуйста, - с готовностью ответил Пименов, - слетаю домой, все на производстве утрясу и могу приехать, если есть необходимость.