Николай Леонов - Ринг. Нокаут. Операция «Викинг»

Что Исакову поручили? Ах да! Раскрывали убийство Панкратова, на месте преступления была найдена обойма от пистолета ТТ, удалось установить, что пистолет с таким номером в сорок втором году был направлен с большой партией на 2-й Украинский фронт. Вот и решили проверить картотеку военкомата, кто из жителей района служил в эти годы на данном фронте. Огромная работа; практически почти бессмысленная: ведь во время войны оружие переходило из рук в руки, да и после войны могло поменять десяток хозяев.

Месяц Исаков с утра до вечера перебирал пыльные карточки, перебирал бы и дальше, но убийцу задержали другие сотрудники и, естественно, не по материалам Исакова. Уже тогда в новичке все почувствовали упорство и спокойную уверенность. В МУРе уважают упорных, на чемпиона стали смотреть серьезнее.

На совещаниях он помалкивал, Исаков вообще разговорчивостью не отличался, а когда он взял с поличным Володю Интеллигента, Исакова признали окончательно. Дело в том, что Владимир Сухарев, известный под кличкой Интеллигент, не был ни убийцей, ни высококвалифицированным вором. Он был очень хитрым, подлым человеком и осторожным преступником. Его специальностью были карманные кражи, задержать его не представлялось возможным, так как сам Сухарев «не брал». Он «работал» с партнером, который совершал кражу, Сухарев же лишь находил жертву, подсказывал, где у «клиента» хранятся деньги. Ребята совершали кражу, их задерживали и арестовывали, но они не давали против Сухарева показаний, доказательств не было, он оставался на свободе. Так продолжалось довольно долго, весь инспекторский состав знал Сухарева в лицо, он тоже всех знал, ходил посмеивался. Через его руки проходили изрядные деньги, партнеры, как правило несовершеннолетние юнцы, отправлялись в суд и по этапу, Сухарев оставался безнаказанным. Однажды комиссар на совещании управления упрекнул сотрудников, все, опустив головы, молчали. Раскрывали сложнейшие дела, распутывали хитроумные комбинации, а взять этого проходимца с поличным казалось невозможным.

В истории МУРа впервые на большом совещании заговорили о карманнике. Это было оскорбительно, все молчали, ни слова не произнес и Исаков. Через месяц он взял Сухарева с партнером на маршруте второго троллейбуса. Задержать карманника в одиночку, да еше на транспорте, да еще если он сам «не берет»…

Никто и не заметил, как Исаков оставил ринг. А еще через два года он стал одним из лучших сотрудников отдела, а затем и управления, мог бы стать и всеобщим любимцем. Да уж больно он был остроугольный, этот Исаков. Даже когда полковник назначил его старшим вместо Мягкова, энтузиазм которого к работе угасал прямо на глазах, Исаков отнесся к назначению как к должному, вроде и не обрадовался. Продолжая работать, за год вывел группу на первое место.

Хотя старшинство в МУРе определяет не звание, а должность, Исакову, видимо, не просто командовать подполковником Мягковым. Интересно, какие у них взаимоотношения? Еще в группе работает Федор Попов. Тоже подполковник. Старейший инспектор МУРа. Ветеран.

Попов и Валов? У первого все в прошлом, у второго — в будущем. Но работать-то надо сегодня.

Хромов отошел от окна. Исаков закрыл блокнот. Они еще помолчали, наконец полковник сказал:

— Идите, Петр Алексеевич. Докладывайте ежедневно.

— Слушаюсь! — Исаков быстро вышел; Хромов поймал себя на мысли, что не завидует подчиненным этого человека. Признаться, сам полковник не очень любил Исакова.

Он уважал его, ценил как отличного работника, но было в нем что-то настораживающее, не разрешающее сблизиться с ним, его нельзя в трудную минуту похлопать по плечу, успокоить: мол, ничего, парень, потерпи, все образуется. Исакова и хвалить-то было неудобно, так как он никогда не ожидал похвал, сам знал себе цену, которую, видимо, считал довольно высокой.

Выдвинув версию, что убийца был в прошлом боксером, Исаков составил план дополнительных оперативных мероприятий, обсудил с товарищами, утвердил у начальства. Хотя в этом плане ни слова не говорилось о беседе с Виталием Ивановичем Островерховым, Исаков первым долгом решил встретиться именно со своим старым другом и тренером.

В этот день Исаков пришел домой около пяти, жена решила, что через час-два он вновь отправится на работу.

— Молодец, я успею тебя покормить. Вечером у меня на Шаболовке запись. — Наташа работала на телевидении и изредка вела детские передачи. — Тебе когда уходить?

— И не надейся, никуда не пойду, — он взъерошил ее короткую прическу. — У нас сегодня гость. Держу пари, Наташка, что не угадаешь.

Наташа обрадовалась, но, заглянув в холодильник, озабоченно спросила:

— Гость один?

— Один, но не обольщайся, — Исаков рассмеялся. Когда он смеялся, ему нельзя было дать больше тридцати.

— Такой прожорливый? — Наташа уже надела плащ, схватив сумку, бросилась к двери.

Исаков вынул из кармана плаща купленную по дороге бутылку портвейна: Островерхов предпочитал именно этот напиток.

Квартира Исаковых была расположена в старинном четырехэтажном доме, несмотря на свои малые габариты — две комнаты общей площадью двадцать шесть метров да кухня семь, — имела ряд неоспоримых преимуществ. Стены в доме были такие толстые, что Исаковы не знали, живут ли по соседству музыканты, певцы или танцоры и как относятся друг к другу супруги в квартире за стеной.

Исаков обошел свои более чем скромные владения, отметил, что в комнате сына, как всегда, беспорядок, начал было обдумывать, как начать разговор с тренером, когда в передней раздался звонок.

Виталий Иванович был все так же худ и мал, волосы так же серыми прядями спадали на лоб, а когда он, обнимая ученика, говорил, что свинство по стольку времени не видеться, выяснилось, что и голос его не изменился, все так же басовито хрипел на одной ноте.

Исаков достал вино, себе налил сок.

— Не научился, — одобрительно отметил тренер, хлопнул ученика по жесткой спине.

— А курить начал, Иваныч, — Исаков достал сигареты.

— И зря, мальчик. Лучше рюмочку пропустить.

Они еще несколько минут говорили никому не нужные слова, с любопытством разглядывали друг друга, наконец Исаков не выдержал и без подробностей рассказал тренеру о происшедшем, спросил, не помнит ли тренер левшу, который лет десять-пятнадцать назад хорошо боксировал в среднем или полутяжелом весе.

Островерхов смутился, попытался постепенно называть имена и вес, с грустью поглядывал мимо знаменитого ученика на застекленные полки полированного серванта, заставленные кубками, чашами, хрустальными вазами, а на бархатной подушке красовались медали различных размеров и достоинств.

— Левша, левша, — отводя глаза, повторял тренер и тер подбородок. — Кто же еще, Петр, у нас был? Ляпин был не левша, но бил левой дай бог каждому.