Элмор Леонард - Будь крутым

Бойкая такая еврейка. Эту маленькую гасиенду за высокой живой изгородью она продала ему за четыреста сорок девять тысяч и сама же отделала ему интерьер, не взяв за это платы и обставив дом мебелью в стиле ретро за тридцать тысяч, которую раздобыла в салоне своего родственника на Мельроуз. Домик был вполне мил, но миниатюрнее, чем Чили хотелось бы. Стоя в тесной гостиной, он сказал:

– Когда входишь в комнату, хочется повернуться, вы так не считаете?

Она ответила, что ему надо быть благодарным и за это: сколько киношников, раньше имевших прекрасные дома в Беверли-Хиллс, теперь ночуют в машинах. После выхода на экраны «Пропащего» она позвонила и поинтересовалась, не собирается ли он продать дом.

Но на картине он не разорился, получил свои продюсерские, а тут еще накапало за прокат «Поймать Лео» – что-то около миллиона в акциях ценных бумаг, хватит на то, чтобы купить свою студию и начать собственное производство. Но дело в том, что вкладывать собственные деньги в производство фильма у киношников почитается смертным грехом, чем-то совершенно неслыханным.

Чили налил себе ледяной воды, бросил туда несколько оливок с анчоусами, и тут в гостиной на его столе зазвонил телефон. Раздалось три звонка, прежде чем он смог подойти и ответить, но кто бы это ни был, трубку к тому времени уже повесили. Едва то же самое сделал и Чили, как в переднюю дверь позвонили; это был Даррил Холмс.

Даррил вошел со словами:

– Послушайте, это частный дом или укрытие? Вас здесь и не отыщешь.

– Вы заехали специально, чтобы посмотреть, как я живу? – спросил Чили. – Правда, утреннего кофе у меня не водится, но могу предложить вам выпить.

– Я отниму у вас буквально минуту, – сказал Даррил, стоя в дверях, но шаря взглядом по разномастной мебели гостиной. – Я только спросить, не знакомы ли вы случайно с Эдит Афен, супругой застреленного.

– Видел ее несколько раз, вот и все знакомство.

– Какого вы мнения о ней?

– Вы интересуетесь, слаба ли она на передок? Единственное, что могу сказать, что со мной этого не было.

– Вы намекаете, что это было с другими?

– Я ни на что не намекаю, Даррил. Плевать я хотел на эту Эди.

– Ну а о молодой девушке по имени Тиффани что скажете? Томми упоминал это имя?

– Это его секретарша. Теперь вам понадобилось узнать, изменял ли Томми своей Эди? Поговорите с другими, они вам могут с удовольствием об этом рассказать. От меня же вы этого не услышите.

– Дело в принципах, да?

– В уважении к памяти умерших, – сказал Чили. – А если Томми и совершал что-нибудь постыдное, остается лишь надеяться, что он успел покаяться, прежде чем испустил дух. Узнать мы об этом никогда не узнаем, правда?

Чили сказал это с такой торжественной и важной миной, что лицо Даррила выразило недоумение. Он глядел на него, не понимая, шутит Чили или действительно желает порассуждать о высоких материях. Не дождавшись от Даррила ответной реплики, Чили сказал:

– Тиффани? Да, Томми говорил что-то о ней, но говорил, кажется, мельком. Это было, когда мы обсуждали героиню картины.

– Он не сказал, что живет с ней?

– Да нет, он вообще не говорил о ней всерьез. Сказал что-то насчет девушки с хвостом на голове а-ля индеец. Я уже встал тогда из-за стола, чтобы пойти в уборную.

– Да, это была счастливая идея – пойти пописать. И больше Томми ничего вам не сказал?

– Когда я уже шел к выходу, он сказал: «Подумай, кто мог бы сыграть в картине меня?»

– Вы серьезно собирались снимать картину?

– Сказать по правде, сейчас в отношении этого я настроен серьезнее.

– Это потому, что героя кокнули?

– Неплохое начало.

– Но если картина о нем…

– А потом действие переносится в прошлое – почему его кокнули, вот вам и сюжет готов. А можно сделать картину не о нем, а о девушке-певице, мечтающей сделать карьеру. Тогда персонаж, списанный с Томми, имеет всего одну сцену.

– Ну а потом что будет? Чили пожал плечами.

– Подождем, пока обозначатся нужные мне персонажи.

– Вы Дерека Стоунза знаете?

– Не знаком с ним.

– Но вы знаете, о ком я говорю?

– Ну да, это рокер. Парень с кольцом в носу.

– И проколотыми сосками, – уточнил Даррил. – Носит цепи и чего только не навешивает на себя. Зачем ему этот пирсинг, вы не знаете?

– Привычка такая у ваших. Услышав эти слова, Даррил насупился.

– Что вы имеете в виду, какие это «ваши»?

– Соплеменники, выходцы из Африки. Втыкают палочки в ушные раковины. Вырезают на теле тотемы своего племени. А каково, например, оттягивать нижнюю губу наподобие утиного клюва?

– А что, ваши люди себя никак не украшают? – парировал Даррил.

– Ну, всяким тряпьем – да, но и черные это делают.

– Не раскрашивают лицо, как Мел Гибсон в «Храбреце»? Там у него вообще полрожи синяя.

– Ну так это в Шотландии же!

– Какая разница? Он белый, стало быть, тоже из «ваших».

– Если хотите знать, я итальянец с испанско-пуэрто-риканской примесью по отцовской линии.

– Про итальянцев я не знаю, а вот если вы пуэрториканец, то вполне возможно, что в ваших жилах тоже малость негритянской крови течет. Если, конечно, вы не чистокровный эспанъол, в чем я сильно сомневаюсь. Так что нечего мне зубы заговаривать насчет ваших и не ваших, – сказал Даррил.

Последовала продолжительная пауза – эдакие два франта в прекрасно сшитых костюмах схлестнулись друг с другом.

Потом Чили сказал:

– Я не то чтобы вашу расу собирался обидеть. – И добавил: – Хотите холодной водки и туда бросить оливок с анчоусами?

– Да, в общем, я не против, – произнес Даррил и, пройдя в комнату и еще раз оглядевшись, удивился: – В чем дело? Похоже, бабка ваша, померев, вам эту мебель в наследство оставила!

Телефон зазвонил, когда он жарил себе на ужин две «Постные кухни» – кусок «курицы под апельсиновым соусом» и «курицы маринованной».

– Ты не откинул копыта?

Он узнал ее голос – голос старой его приятельницы Элейн Левин, вернувшейся на студию «Тауэр» в качестве главного менеджера по производству.

– Как ты узнала?

– Это было в новостях.

– Я имею в виду то, что я там был.

– Мне это рассказали по телефону четверо независимо друг от друга. Одна моя приятельница сама там в это время завтракала. Она видела, как ты удалился в уборную.

– И, как я думаю, это единственная причина того, что я еще жив. Элейн, я знаю, что ты сейчас скажешь.

– Что-нибудь насчет мочевого пузыря, которому ты обязан жизнью? Я удивилась, потому что не знала, что ты дружишь с Томми Афеном.

– Я и не дружу. Он хотел, чтобы я снял картину про него и его путь от рэкетира до руководителя рекорд-фирмы. Поначалу я не был в восторге от этой идеи.

– А теперь у тебя перед глазами так и замелькала реклама картины о том, как застрелили Томми.