Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

—

Мои пассажиры? — Усмехнулся кучер, — я их как раз жду… но не думаю, что они придут. Мне все равно, так как мне оплатили пребывание здесь до половины десятого. Четверть прозвонила только что, и когда мои животные закончат поедать свой овёс, я помчусь в депо компании. Мой рабочий день закончен. И я собрал аж сотню су чаевых.

—

Но господин и дама, которые поднялись к вам у ворот Сен-Мартен? …

—

Ну и ну! Вы видели это, и вы… следовали за ними все это время? Ах, господи, они над вами славно посмеялись. Господа вошли в мой фиакр с одной стороны и тут же вышли с другой. Этот буржуа со мной так договорился. Он мне дал десять франков за то, чтобы я разрешил им сделать это, а потом порожняком катался по Парижу. Чтобы я вас заставил прокатиться к Рынку вина, в то время как они прогуливались на больших бульварах. Потом я должен был забрать их здесь, но теперь я вижу, что они и не собирались с вами встречаться, а

потому не появятся здесь

.

Амьен чувствовал всю справедливость этого суждения. Он не сказал больше ни слова, и повернулся, опустив голову, опозоренный… позволив себя высмеять, и клянясь, что больше в жизни не будет заниматься никакими погонями и расследованиями.

—

Каждый должен заниматься своей профессией! — воскликнул Поль, возвращаясь в свою карету. — Я не более рождён полицейским, чем Верро создан, чтобы заниматься живописью. Но я уверен теперь, что именно эти мужчина и женщина были в омнибусе вчера вечером. Если бы они меня не узнали, они не потрудились бы предпринять столь усердную попытку ускользнуть от меня. И если они меня так опасаются, значит совесть их не чиста. К счастью, месье Дюбуа мне даст их адрес, и тогда посмотрим, кто будет смеяться последним. Пляс Пигаль, кучер, и побыстрей!

Бульвар Рошуа — преимущественно квартал кривых кабачков, которые, на парижском языке, называются кабулё.

Среди них попадаются и вполне респектабельные кафе и лавочки, куда честные рабочие приходят выпить свой литр вина у стойки, но скорее это исключение, чем правило.

Кабулё, впрочем, посещают не только дошедшие до полунище ты люди. Туда приходит и богема, люди, которые почти не работают, это правда, но которые и никогда не имеют проблем с полицией. Мастерские художников изобилуют в окрестностях этих мест, и праздношатающиеся горе-художники не испытывают затруднения в выборе компании и места для выпивки. Им достаточно, чтобы хозяин кабуле открыл им кредит и не был слишком требовательным в требовании долга и норм поведения в его трактире… чтобы туда можно было прийти туда в рабочей блузе, напиться и драть глотку без удержу, играть в домино в течение целого дня или вечера без обязанности делать новые заказы.

Друг Амьена Верро был из числа тех бездельников, кто уже давно стал завсегдатаем этих мест. Он жил в мансарде на улице Мирра, и кабулё под названием Гранд-Бок был расположен между улицей Клинанкур и бульваром Орнан, в двух шагах от него.

Этот кабачок имел довольно непрезентабельный снаружи вид. Его витрина была грязна, а замызганные шторы скрывали от глаз прохожих тайны зала, где в глубине его был установлен бильярдный стол с продранным до дыр сукном, и широкие деревянные скамьи, на которых пьяницы могли отсыпаться в своё удовольствие. Внутренняя часть кабулё была украшена фресками благодаря вольному, пропахшему алкогольными парами духу и кисти Верро, покрывшему стены странными и нелепыми рисунками. Эта работа, бесплатно выполненная, стоила ему неплохими милостями и благосклонностью хозяина дома, известного в квартале под именем отца Пуавро, во многом, благодаря его любви к абсенту. Он регулярно поглощал половину литра этого чудесного напитка в день, и довольно неплохо при этом держался, как молодой перец, и выглядел так вплоть до полуночи, хотя к утру лицо его было уже землистого цвета. Ведь он ложился спать пьяным почти каждый вечер.

Верро былв этом кабулё почти как дома. У него был в нём открытый счёт, и он мог там делать все, что ему заблагорассудится. В этом заведении горе-художник проводил приблизительно двенадцать из двадцати четырёх часов в сутки, и был там, как говорится, и в дождь и в солнце. Когда ему вдруг взбредало в голову порассуждать о большом искусстве, завсегдатаи харчевни, которые в этом ничего не понимали, слушали его, как оракула.

И Верро завёл там множество друзей, уверенный в том, что всегда найдёт там народ, которые его приветит, который дорожит честью его угостить, если ему захочется выпить, и с удовольствием послушают его рассуждения об искусстве. При этом Верро не искал компании красиво одетых кавалеров, штатных танцоров в Буль Нуар или Рен Бланш, которые охотно собирались у отца Пуавро, чтобы поиграть в карты. Он пренебрегал даже мелкими торговцами, хозяевами маленьких лавочек по соседству, которые приходили туда иногда лишь только для того, чтобы поставить пару су в пикет. Верро водил дружбу только с достаточно зажиточными людьми: мраморщиком с кладбища Сент-Уэн, для которого он рисовал проекты экстравагантных гробниц, рантье, которого звали месье Фурнье, и у которого был очень хороший капитал… был там ещё один отошедший от дел торговец аптекарскими товарами, который не блистал в разговоре, потому что был глух, но всегда восхищался художниками вообще и Верро в особенности.

Хотя, по правде говоря, бедный горе художник был объектом шуток месье Фурнье и всей компании, они прекрасно понимали, что с ними он экономил на расходах по содержанию собственной мастерской, но добрый рантье никогда не сердился на художника и всегда составлял ему компанию.

Верро, напротив питал к месье Фурнье искреннюю симпатию, удвоенную некоторым уважением. Его привлекали мягкие манеры месье Фурнье, а его взвешенные суждения и гладкая речь очаровывали художника. Месье Фурнье был собеседником чрезвычайно приятным. Он много повидал и пережил. Ему были знакомы дальние страны и разные люди. Он говорил обо всем на свете с видом осведомлённого человека, и был способен дать хороший совет. Но при этом он был чрезвычайно сдержан относительно своих дел и того, чем занимался в молодости.

Верро придумал поначалу себе, что Фурнье раньше служил в армии, но не был в этом окончательно уверен, а впоследствии решил, что тот занимал большой пост в политической полиции или работал в дипломатическом ведомстве. Но в конце концов Верро больше понравилось считать, что Фурнье раньше работал в полиции. И он постоянно заводил разговор с Фурнье на криминально-полицейские темы, но его собеседник находил их не интересными и обращался к ним только в крайнем случае.

Но вот уже три дня Верро бесполезно ожидал за кружкой пива в Гранд-Бок своего любимого партнёра по столу. Месье Фурнье не приходил туда больше, и это неожиданное исчезновение чрезвычайно печалило Верро, который горел желанием обратиться к нему с рассказом о таинственном деле омнибуса.