Владимир Колычев - Это месть, детка!

Трезубов сидел на загаженном полу в доме без окон и без крыши, а над ним возвышался Миша Червонец. Пистолета у него в руке не было, зато в глазах читался приговор.

– Ты хотел меня убить, – сказал он.

Илья Савельевич смотрел на него и понимал, что отрицать это бесполезно.

– Ты знаешь, за что! – заявил он.

– За что?

– Ты стрелял в меня!

Трезубов готов был разрыдаться от жалости к себе. Сама судьба объявила ему войну, прошлое казнило его. Все происходило именно так, как и тогда, двадцать три года тому назад. Его вывезли в лес. Там стояла какая-то избушка с крышей, но с выбитыми, как и здесь, окнами. Миша Червонец предъявил ему за Марту, навел на него пистолет и выстрелил.

Его даже не стали закапывать, отнесли подальше от избушки, забросали ветками и ушли. Никто не мог подумать, что покойник оживет и на своих двоих выйдет к людям.

Тогда Илье повезло. А сейчас вряд ли. Слишком уж решительно настроен был Миша.

– Я в тебя не стрелял.

– А кто в меня стрелял?

– Миша Червонец.

– А ты кто?

– Михаил Антонович Матвеев. Миша Червонец остался в далеком прошлом.

– Ты уже не тот, что раньше, да? – с ухмылкой осведомился Илья Савельевич.

Миша мог сменить имидж, но его прошлое навсегда останется с ним. Как бы он ни рядился в овечью шкуру, волчье рыло всегда будет выпирать.

– Уже не тот.

– Прошлое свое забыл?

– У меня нет плохого прошлого, есть только хорошее настоящее. В нем-то ты и пытался меня убить.

– В этом настоящем я мстил тебе за прошлое.

– Может быть.

– Если ты такой хороший, то должен меня понять.

– Я тебя понимаю.

– Ты не смог убить меня, я – тебя. Баш на баш.

– Хочешь, чтобы я тебя простил?

– Если ты такой хороший! – Илья Савельевич с надеждой посмотрел на Матвеева.

Вдруг он на деле захочет доказать, что с бандитским прошлым покончено раз и навсегда, и решится на великодушный жест?

– Ты можешь пообещать, что никогда не поднимешь на меня руку?

– Да, конечно! – У Трезубова были связаны руки, иначе он скрестил бы ладони на груди.

Илья Савельевич действительно готов был на все, лишь бы остаться в живых.

Но Матвеев сочувственно покачал головой, отказывая ему в понимании.

– Я тебе не верю.

– Но это правда!

– Правда в том, что ты спал с Мартой.

– Нет! Не было ничего такого! – Трезубов мотнул головой до хруста в шейных позвонках.

– Марта мне во всем призналась.

– Нет!

– Ты мстил мне за прошлое, но с Мартой спал в настоящем.

– Да не было ничего!

– Ты полное ничтожество! – заявил Миша, покачал головой, с презрением взглянул на него, сплюнул себе под ноги и вышел из развалюхи.

Чуть погодя послышался шум отъезжающей машины.

Илья Савельевич не смог сдержать вздох облегчения. Червонец уехал, бросил его на произвол судьбы. Мол, если враг выживет, хорошо, если нет, то туда ему и дорога. Да, суд судьбы – это серьезно. Трезубов не мог осуждать Мишу за такое решение.

А он обязательно выживет. И руки развяжет, и ноги.

Сделать это Трезубов смог довольно быстро. На полу валялось битое стекло. Он смог выковырять из грязи один такой осколок, приноровился, перерезал наслоение из клейких лент. Снять путы с ног было еще легче.

Илья Савельевич поднялся, выглянул из окна – никого. Только поле от дома до самого горизонта и лес в стороне. Ветер усиливался, с неба капнуло, но это не беда. Главное, что он смог дожить до дождя. Значит, и дальше все будет хорошо.

А от дождя Трезубов не раскиснет. Если Миша его пощадил, значит, можно возвращаться в Москву. Там теплая квартира. Добраться бы до нее, принять на грудь капель двести коньяка, забраться в джакузи.

Потом уже будет видно, как быть дальше. Возможно, он доведет начатое дело до конца. Найдет человека, который решит проблему с Мишей. Выждет время и отыщет такого.

Трезубов вышел из развалин. Порывистый ветер толкнул его в спину, но Илья Савельевич лишь улыбнулся. Ветер – это не страшно.

– Эй! – донеслось из-за спины.

Трезубов остановился, конвульсивно выгнул спину. Колени заледенели и онемели. Он едва не потерял равновесие, разворачиваясь на голос. Сознание забилось в черепной коробке как птица в клетке. От резкой головной боли завибрировали титановые пластины.

Он обернулся и увидел того самого громилу, который сделал ему усыпляющий укол. Сейчас в руках у него тоже был пистолет, как и в машине. Но тогда он не накручивал на ствол глушитель. За его спиной маячил печально знакомый водитель.

– Слышь, мужик, ты это, извини. Работа у меня такая. – Громила прикрутил глушитель, потянул за него – крепко ли держится? – передернул затвор.

– Ты что делаешь?

Колени совсем онемели, ноги отказались держать потяжелевшее тело. Трезубов опустился на землю, сел, запустил руку в мокрую траву.

– Прости, но так надо.

– Кому надо?

Громила вздохнул, подошел к нему и приставил к голове пистолет.

– Ты не переживай, – сочувствующим тоном сказал водитель. – Мы яму сами выроем. Земля тебе пухом будет.

– Не держи зла, мужик!

Трезубов с ужасом смотрел, как толстый палец давил на спусковой крючок. Он понял, что на этот раз чуда не произойдет. Выстрел закончится смертью.

Время для работы позднее, восьмой час вечера, домой уже пора. Все-таки Михаил Антонович решил заехать в офис. Что-то не тянуло его домой, не было желания видеться с женой.

Обстоятельства складывались так, что крупно поссориться с Мартой он не мог. Более того, даже признавал ее право на отношения с Трезубовым. Готов был простить. Но общаться с ней не хотел. Во всяком случае, сейчас.

Еще душу тяготили грехи. Он не убивал киллеров своей рукой, но решение, как ни крути, исходило от него. Это были нелюди, их нельзя жалеть, и все равно на сердце камень.

С Трезубовым тоже нехорошо получилось. Не надо было выносить ему смертный приговор. Он даже готов был его пощадить, но, когда уходил, никому ничего не сказал.

Плетенов воспринял его молчание как согласие, приговор. В общем-то, тот поступил правильно. Нельзя упрекать начальника службы безопасности в чрезмерном рвении.

Совесть грызла душу. Еще давал о себе знать страх перед законом. Следователь Зиньков никак не желал успокоиться, был у Трезубова, вызывал к себе в управление Марту.

Все бы ничего, но Трезубов бесследно исчез. У Зинькова могли возникнуть подозрения насчет причастности к этому Михаила Антоновича. Впрочем, концы уже ушли в воду. Всех, кто принимал в этом участие, надо бы отправить куда-нибудь на юга, пусть отдохнут вдали от носа этого следователя. Да и самому неплохо было бы уехать. Сказать, что страх перед возможным покушением на свою жизнь снял его с места.

Михаил Антонович зашел в приемную. Секретарша Валя вмиг спорхнула со своего места, замерла с угодливой улыбкой на губах. Эта девочка хорошо знала цену своему положению, потому готова была на многое, чтобы заслужить похвалу и расположение босса. А ведь он не звонил в офис, не говорил, что будет здесь вечером. Его не должны были ждать тут.