Николай Леонов - Трактир на Пятницкой. Агония

Хан пожал плечами, пошел вместе с Сынком к лестнице, разглядывая на ходу длинный тонкий стержень с замысловатым крючком на конце.

— Ты молчишь, молчишь, устал я тебя развлекать, — сказал Сынок. — Может, в картишки перекинемся?

Хан усмехнулся, хлопнул Сынка по плечу, хотел ответить, как из конца коридора донесся женский голос:

— Коля? Сынок, топай сюда, разговор есть.

— Ну, извини, — Сынок развел руками и зашагал по коридору, весело насвистывая.

Только Хан вошел в номер, как дверь за спиной скрипнула, Шульц кивнул, улыбнулся натянуто, указал на кресло. Хан сел, не выказывая ни любопытства, ни беспокойства, смотрел на незваного гостя равнодушно.

— Разрешите? — Шульц взял у Хана стержень, осмотрел, попробовал на упругость. — Вам еще долго работать?

Хан забрал у Шульца стержень, ударил несильно по столу, крючок на конце отскочил.

— Вы кто будете? — Хан швырнул железку под диван. — Как говорит мой друг, я вашего имени не называл.

— Последние годы меня зовут Шульц, — Шульц взял со стола отломившийся крючок, сделал вид, что рассматривает, а сам наблюдал за Ханом, перехватив его удивленный взгляд. — Мне поручено поговорить с вами от имени хозяина заведения…

— Кто за работу платит? — спросил Хан. Шульц достал бумажник, отсчитал десять червонцев, подвинул к краю стола.

— Завтра можно сделать, если металл нужный доставите, — Хан спрятал деньги. — Нужно железо мягкое, а не перекаленное, хрупкое.

— Допустим, — Шульц кивнул. — Я распоряжусь. Меня другое беспокоит, молодой человек. Вас проверили, вы сомнения не вызываете. Как же получилось, Хан, что вы сюда сотрудника милиции привели?

— Что? Кто тут мент? Сынок, что ли? — Хан смотрел возмущенно. — Не может того быть!

— Почему? — спокойно спросил Шульц и тонко улыбнулся. — Ведь вы, простите, с ним в тюрьме познакомились? Вы по воле сего молодого человека не знали?

— Не знал, — согласился Хан. — Однако слыхал. Сынок — парень известный. К нему и в камере уважение выказывали…

— А Сынков много, — возразил Шульц. — Лично я трех знавал в разное время, о двоих слышал, так что кличка эта так — звук один. Вы, Хан, в святая святых милиционера привели, я не понимаю вас. Никто из людей вас не поймет. Хан. Вас одного собирались в суд вести?

— Одного, — Хан опустил голову. — Сынка, верно, в последний момент пристегнули.

— Вы говорили ему, что бежать думаете?

— Нет, он сам шепнул.

— Странно, Хан, получается. Вы решили бежать, имеете поручение к самому Корнею, вам пристегивают человека, он и побег предлагает. Корней слову верен, открывает двери, а вы приводите в дом…

— Сынок предлагал конвойного убить! — вскинулся Хан, вспомнил, как дело было, и заскучал. — Он в карты знаете, как играет? Исполнитель… высшей марки, — пробормотал Хан не совсем уверенно и затих.

— Я к вам с серьезным предложением, вы извините… — Шульц развел руками. — Ведь это он мою супругу выпроводил, а если Анна по глупости в милицию позвонила? И нас, будто зверей, обложили уже? — на бледном лице Шульца выступили красные пятна. — Вы гостиницу содержите? Вы людям приют давали? Кто разрешил вам приводить в чужой дом непроверенного человека?

— Уйдем по-тихому, — пробормотал Хан. — Неужто у вас запасного выхода нет?

— Куда уйдем? — Шульц махнул рукой вяло. — Мне бежать без надобности, по своим документам живу, и власти ко мне претензий не имеют.

— А как с этим? — Хан кивнул на дверь.

— Ваша забота. Хан. Умели нагадить, умейте и подчищать за собой…

— Я на мокрое не пойду, — глухо сказал Хан.

— Ради бога, вам и не советуют, милиция своих людей не прощает. Инструмент вы завтра сделаете и уходите, потайной выход действительно имеется.

— Ну спасибо! — Хан лицом просветлел, поднялся, положил на стол деньги. — Век не забуду!

— Свои люди. Корней просил передать: через два дня люди на сходку соберутся, вам перед ними ответ держать.

— Какой ответ? — Хан попятился.

— А вы как думали? Корней заведение закрыть обязан. Вы же спалили гостиницу. Люди на нее деньги давали, им доложат: так, мол, и так.

— Смерть верная, — Хан опустил голову. Скрипнула дверь и закрылась. Он остался в номере один.

В это же время в дальнем номере, где дверь обита железом и накладные засовы, Даша и швейцар Петр беседовали с Сынком. Петр, посмеиваясь, пил чай, хитро поблескивал глазками: очень он любил изображать человека веселого и не шибко культурного.

— Я тебя уважаю. Корней, — сказал быстро Сынок. — Но ты тоже говори, да не заговаривайся. Я за Ханом увязался, это факт, признаю. Но притопал я к вам, нет ли — вам что, холодно? Степа Хан сам к вам шел, он слова к Лехе-маленькому имел. Дарья, скажи.

Даша курила не затягиваясь, баловалась больше. Глянула на Сынка, повела плечом. Что это Корней придумал такую проверку двойную? Определил ведь старик Савелий: парень наш, деловой, да и слепому видно. И разговор как складывает? Так беседовать милиционеру вовек не научиться. Корней сказал: побудь, приглядись. Она может, делать все равно нечего, только гляди на него, нет ли — одно ясно: Сынок вылитый вор-аристократ, работник по церквям и дорогим гостиницам.

— Корней, ну хоть краем я виноват, что Хан ментом оказался? А не ошибаетесь вы? — Сынок взглянул на швейцара, затем на Дашу.

— Точно, как в банке вседержавном, — Петр рассмеялся.

— Чего же ты смеешься?

— А мы еще наплачемся. Сынок… Сейчас запасец веселья создать надобно.

Сынок взглянул на него и увидел, что смешки и прибаутки — видимость одна, из-под нависающих бровей смерть глядит.

— А ты Ленечку с Потылихи знал? — спросила неожиданно Даша.

— К чему вопрос, не пойму?

— А ты отвечай. Сынок! — повысил голос швейцар. — Не брезгуй!

— Ленечку? — переспросил Сынок, внутри захолонуло неприятно, понял: смешки кончились, проверяют. — Да вроде там два парня с таким именем есть: один, слыхал, щипач, транспортник. В личность не знаю его. А второй, слыхал, по мокрому прошел, в бегах сейчас…

— Ты много слыхал, Сынок, — Даша улыбнулась ласково. — Кто такой Толик Крепыш?

— Из Эрмитажа? Знаю, Крепышом в шутку назван, тонкий — аж тень не отбрасывает.

— Ему верить можно? — спросил швейцар.

— Нормальный человек, по куклам специалист, — ответил Сынок.

— Нормальный, — повторила Даша, — на уголовку работает. Может, и ты. Сынок, нормальный?

— Ты, девонька, не заговаривайся, — зашептал Сынок с придыханием. — Ты здесь за Корней прячешься, только шарик-то — круглый, говорят, вертится. Может, встретимся где в другом месте.

— Не знаю. Сынок, — швейцар взял стакан с чаем, отпил культурно. — Возможно, он и без тебя крутиться будет. Или остановится, как думаешь?

— Я против тебя никто. Решай, Корней. Только я так понимаю: вы эту малину спалили, виновного ищете, — Сынок облизнул пересохшие губы. — Я к вам Хана не приводил, он меня вел.