Владимир Колычев - Блатные псы

– Ну, если ненадолго, – расслабленно улыбнулась она.

Гудареву сделали укол, он уснул, вернее, забылся в тяжелом наркотическом сне и никак не отреагировал на появление Кустарева – не видел его, не слышал.

Шло время, а он все спал.

За окном уже стемнело, а в палате горело дежурное освещение. Кустарев сам поднялся с постели, осторожно подошел к выключателю, щелкнул тумблером. Если гора не идет к Магомеду, ее нужно расшевелить…

Он тронул раненого за плечо раз, другой, но тот продолжал спать. Даже не заметался во сне, хоть бы слово в бреду вымолвил.

Гриша уже засыпал, когда Гударев заговорил.

– Любка, твою мать, ты куда? – пробормотал он.

– Слышь, мужик, нет здесь никакой Любки! – громко прошептал Гриша.

Гударев открыл глаза, невменяемо глянул на него и снова ушел в себя.

В десятом часу вечера появилась медсестра, включила свет, сделала Грише укол, пожелала ему спокойной ночи и ушла.

Кустарева потянуло в сон. Он понимал, что засыпать нельзя, заставлял себя держать глаза открытыми и все-таки заснул.

Проснулся он посреди ночи. От звенящей тишины. Дежурная лампочка слабо светила над дверью, в воздухе пахло лекарством и порохом… Порохом?!

Гриша дернулся, распахнул глаза, повернул голову к Гудареву.

Преступник лежал на спине с закрытыми глазами. Лицо спокойное, умиротворенное, только почему-то эти эмоции какие-то застывшие, и обращены они как будто в вечность. Гриша приподнялся на локте и увидел кровь на отвороте простыни, которая закрывала верхний срез одеяла. И на темном одеяле можно было разглядеть свежие бурые пятна. И несколько пулевых дырок в нем…

– Охрана! – заорал Кустарев.

Не получив никакого отклика, кое-как поднялся, открыл дверь и выглянул в коридор. Сержант лежал на одной кушетке, прапорщик на другой. В первый миг Гриша решил, что полицейских сразили киллерские пули, но булькающий храп развеял эту благородную мысль об уважительной причине…

– Ну, вы и уроды! – не смог сдержаться он.

Первым вскочил молодой сержант, за ним неторопливо поднялся прапорщик в возрасте. Далеко за тридцать мужику, в этих годах настоящий полицейский должен становиться матерым волкодавом, а на Гришу смотрел зажравшийся боров.

– Поздравляю, граждане! Вы спасли себе жизнь! – съязвил Кустарев, приглашая, пожалуй, бывших уже полицейских взглянуть на результат своего бездействия.

Дверь он распахивал, чувствуя, как холодеет кровь, а на лбу выступает испарина. Киллер убил Гударева, но при этом он мог застрелить и его самого. Ему ничего не стоило это сделать…

И еще из его груди чуть не вырвался нервный смешок. Он ведь шутил, когда говорил Юле, что в палате может появиться киллер, и сам до конца в это не верил. А зря…

Коньяк не может пахнуть клопами. Этот миф придумал тот, кто клопов и в глаза не видел… Но все-таки коньяк вонял именно клопами. А от рагу из белого мяса и потрохов несло грязными портянками. Французский сырный суп, казалось, сварен был из тараканов, отравленных дихлофосом. Бывает настроение, когда все не так…

Но коньяк Леонид Никиткин пил с видимым удовольствием, с затаенной улыбкой истинного целителя смакуя каждый глоток. А полковник Саньков даже не притронулся к еде. Он смотрел на Никиткина, как будто от него самого смердило. Не нравился Леониду этот взгляд.

– Вот смотрю я на тебя, Игорь Яковлевич, и не пойму, то ли ты дурак, то ли я что-то не так понимаю, – с хищной улыбкой проговорил он.

– Я дурак?! – Пышные брови полковника взметнулись вверх. – Мы с тобой договаривались, никакой крови, а ты что развел?

– Что я развел? – Леонид посмотрел на него так, как будто искренне хотел узнать причину его гнева. Причину необоснованного гнева.

– Там трупы, тут трупы… Позавчера сотрудника чуть не убили, вчера в больнице раненого добили…

– Как же ты мог такое допустить, Игорь Яковлевич? Непорядок у тебя на территории.

– Издеваешься?

– Издеваюсь?! Да нет, спрашиваю. Как такое могло произойти, спрашиваю. Не забывай, я основательно вложился в избирательную кампанию городского главы. Это значит, что я неравнодушен к судьбе нашего с тобой города.

– Вот и прекратил бы! – резко начал Саньков, но не договорил.

И еще ему не хватило духу, чтобы прострелить собеседника взглядом…

Никиткин самодовольно усмехнулся. Пусть Саньков своим начальственным гневом перед своими подчиненными громыхает, а перед ним сверкать не надо. Столько этот пес отборного мяса сожрал, что нет у него права гавкать на хозяина.

– Я ничего не начинал! И нечего прекращать!

– Не начинал… А Кустарева зачем выслеживал? – спросил Саньков, с трудом сдерживая свое негодование.

– Что-то я не пойму тебя, Игорь Яковлевич. На Кустарева лукоморские покушались, это доказано.

– Как доказано? Еремеева и Туманова убили? Так твой Веселый его и убил… С Веселым Татарин был, и его убили, и другого. Твои люди убили…

– Какие мои люди?

– Только не говори, что Сколков не твой человек!

– Ну, в какой-то степени…

– И Татарин твой человек.

– А вот этого ты знать не можешь! – Леонид пристально посмотрел на Санькова. – Или знаешь?

– Одинцов знает.

– Одинцов твой догадывается… И еще твой Одинцов – убийца, – язвительно усмехнулся Никиткин. – Как ты допустил, полковник, что морально неустойчивая личность возглавила уголовный розыск? Бешенство у твоего Одинцова, поэтому он и бросается на порядочных людей.

– Порядочный человек – это ты? – тем же ответил ему Саньков. Зубами укусить побоялся, но ужалил.

– А ты сомневаешься? – угрожающе сощурился Леонид.

– Не мог Одинцов убить… – Полковник нервно отстучал по столу барабанную дробь.

Не очень хорошо это у него получилось – не в лад, что называется, невпопад. Но Леонид поморщился вовсе не от этого.

– А вот убил!

– Его подставили!

– Кто?

– А ты догадайся!

– Что-то ты вразнос пошел, полковник! Не умеешь себя держать, не лезь в калашный ряд.

– Вот, значит, как! – вспылил Саньков.

Но Никиткин лишь усмехнулся в ответ. Он знал этого человека и понимал, что ему не хватит пороху для полноценного взрыва.

– Ты свой бисер для себя побереги! Перед собой метать будешь! И перед своими подчиненными! А мне тут истерики устраивать не надо!

– Это не истерика! – побагровел Саньков.

– Истерика! – отрезал Никиткин. – Истерика от бессилия… Ты, полковник, о чем-то догадываешься, а доказать не можешь… А если вдруг докажешь, то что? Меня топить будешь? Ну, давай пробуй! Посмотрим, кто кого!

Саньков сжал кулаки, но тут же беспомощно растопырил пальцы. И голову обессиленно опустил.

– У меня на тебя целый вагон. Этим вагоном я тебя и раздавлю, а тележкой присыплю. Или ты в этом сомневаешься?