Саша Южный - Побег из Вечности

– А кроме этого, я хочу услышать Луи Армстронга, – сказал Холст, давая понять, что против женщины не возражает, и даже наоборот.

И то и другое мы нашли в одном кафе, возле пристани, где причаливали прогулочные теплоходы.

Мы вошли в него и попросили бармена, типа с серьгой в ушах и татуированными щеками, поставить Армстронга. Тот развел руками, дескать, рад бы, но, к сожалению, у него такого нет. Тогда Холст достал из кармана диск и протянул бармену:

– Пожалуйста.

Когда под низкий, бархатный голос Луи мы присели за столик, на нас обратила внимание парочка, что расположилась справа у стены. Дамам было под тридцать, поджарые, без косметики, с хорошими фигурами, дорого одетые. По западным меркам, девицы хоть куда. Они и сами себе, наверное, такими представлялись. Мы с Холстом тоже были не лыком шиты – два сбежавших уголовника с многолетним воздержанием. Впрочем, такой пикантный факт, если не афишировать первую его половину, играл в этом деле скорей положительную роль. А светлые костюмы от Гуччи, купленные не в сомнительном московском бутике, а в швейцарском солидном магазине, делали наши постные физиономии гораздо привлекательнее. В общем, мы понравились друг другу. И спустя полтора часа вошли все вместе на виллу через дверь, которая потом не открывалась три дня. Наши дамочки оказались из Новой Зеландии.

На четвертый день они поцеловали нас с Холстом сухими губами, сели на теплоход и отчалили во Францию. Мы махали им с берега рукой и не испытывали печали.

К концу месяца стала портиться погода, а мы получили паспорта.

Небо было свинцового цвета, вода в озере имела примерно такой же оттенок. Я и Холст сидели в кафе на набережной, мокрой от моросящего дождя. В такие дни остро хочется уехать на остров с пальмами. Мы могли бы сделать это, но каждый из нас понимал, что пока не заслужил такого подарка. Наверное, мы заблуждались, и нам не хватало беспечности.

На другой день я спросил у Франсуа, можно ли в Швейцарии сделать многократную российскую визу? Желательно срочно. Оказалось, что да. Вполне легально.

– Если господа приплатят мне по тысяче евро, то все хлопоты я беру на себя.

Мы согласились, а через две недели вылетели в Россию.

В Москве стояло бабье лето. Мы спускались по трапу самолета, лицами ощущая его бархатистое тепло. Холст при этом имел задумчивый вид.

– Ну как тебе Россия? – спросил я, когда мы садились в такси.

Холст пожал плечами и произнес:

– Погода хорошая.

На первое время нам пришлось остановиться в гостинице. Она стояла в тихом месте недалеко от центра. На следующий день я пошел в паспортный стол, где был прописан, и подал заявление об утере паспорта, прикрепив к нему скрепкой сотенную евро.

– Девушка, – обратился я к даме лет сорока, что приняла у меня заявление. – Надо как можно быстрей.

– Зайдите в конце недели, – ответили мне.

Потом я позвонил Виктору, почти не надеясь, что мне кто-то ответит. Пошли длинные гудки, а потом голос Виктора буднично произнес:

– Слушаю вас!

– Здравствуй! Узнаешь, кто говорит?

На том конце возникла долгая пауза, а потом я услышал:

– Отто?

– Точно! Надо увидеться.

Встретившись в небольшом кафе на набережной, мы обнялись. Виктор совсем не изменился. Я сказал ему об этом. Он кивнул и, посмотрев на мое лицо, промолчал. И я понял, что про меня подобного не скажешь.

– Думал, тебя уже нет в живых, – произнес Виктор.

Мы заказали коньяк. Когда выпили за встречу, я рассказал все, что со мной произошло.

– Да, история! – произнес Виктор, задумчиво глядя на проплывающий мимо теплоход. – Что думаешь делать?

– Они мне должны, – сказал я.

– Может, не стоит, Отто? – осторожно произнес Виктор. – Я ведь тоже тебе должен. Дело еще четыре года продержалось. Так что триста тысяч евро я могу перевести на твой счет хоть сейчас. Откроешь какой-нибудь бизнес. Я помогу. Тем более ты говоришь, что у вас с Холстом без дела пылится миллион евро.

– Железо бы меня не понял.

– Железо! – Виктор щелкнул зажигалкой и прикурил, а затем неожиданно произнес: – Жаль, что его нет. С ним было веселей. Но ты не гонись за Саней. Люди как реки. У каждого свое русло. Хватит испытывать судьбу. Сколько тебя знаю – ты спокойно не жил. Сплошной экстрим.

Мы некоторое время молчали, наблюдая за двумя байдарками, что наперегонки неслись по реке. Четверка и двойка. Четверка постепенно выдвигалась вперед.

– Чего ты хочешь в этой жизни, Отто? – неожиданно спросил Виктор.

Я пожал плечами:

– Раньше хотел. Помнишь, хотел найти девушку на «Мазде-Кабуре»? Не получилось. А теперь не знаю.

– Ты до сих пор ее не забыл?

– И наверное, не забуду.

– Похоже, ты из тех людей, которым необходима цель. Большинство людей прозябает, им элементарно не хватает на простую жизнь. Они мечтают заработать. И это понятно. Меньшинство обеспеченно. Большинство из этого меньшинства, по сути, всю жизнь занимается только тем, что обкладывает свою задницу подушками, чтобы было еще мягче, еще удобней, еще теплее, еще безопасней. И лишь ничтожное количество людей пытается выйти за пределы возможного. Они борются с этим миром – кто кого разорвет. Иногда они побеждают, но не часто. Ты учти это.

– Саня говорил, миром правят психи.

– Но из тысячи психов выживает только один.

– Наверное, – согласился я и добавил безо всякого перехода: – Холсту нужен паспорт и грамотный частный детектив. Надежный человек. Чтобы мог держать язык за зубами. Надо, чтобы он съездил во Францию и поднял дело об убийстве семьи Холстовых. Есть подозрение, что парень здесь ни при чем.

– Срочно? – спросил Виктор.

– Желательно.

– Позвони через пару дней.

Детектив отправился во Францию через неделю. Паспорт для Холста обещали сделать через месяц. Как переселенцу из Латвии.

– Долго, но зато настоящий, – сказал Виктор.

Вскоре мы с Холстом сняли двухкомнатную квартиру. Первую неделю он много гулял, причем не ходил по музеям, выставкам или другим расхожим местам. У него были свои тропы. Он рассказывал о каких-то переулках и скверах, местах, о которых я и понятия не имел. Этот парень замечал то, мимо чего я проходил равнодушно. Холст понемногу оживал. Наверное, он становился тем, кем когда-то был. Однажды я невольно назвал его Андреем, потому что личина Холста уже таяла, и под ней проступали другие черты. Потом погода испортилась, и он сидел дома вместе со мной, пережидая дожди. В квартире повисла скука.

Стояли сумерки, когда я вернулся из магазина. Холст стоял в полутемной комнате и смотрел в окно.

– Что там такого интересного? – спросил я.

– Пытаюсь уловить момент перехода, – ответил он. – Отец говорил, что на самой грани между летом и осенью, между сумерками и темнотой связь времени слабеет. Оно как бы истончается. В такие моменты происходят странные вещи, – Холст оторвался от окна. – Слушай, что сейчас делают остальные?