Татьяна Степанова - Улыбка химеры

Они познакомились на вечеринке в ночном клубе, устроенной старшим сыном Салютова Игорем и его женой Мариной по случаю крестин их второго ребенка. Газаров в то время имел еще свой собственный бизнес и вел с Игорем Салютовым кое-какие дела, но из-за своего пагубного азарта и бешеного увлечения игрой уже балансировал на грани разорения и катастрофических долгов.

Эгле на той вечеринке не была гостьей. Ее пригласили работать — танцевать, развлекать приглашенных. После окончания балетного училища она с балетом рассталась и превратилась в профессиональную танцовщицу, выступая в ночных клубах и на частных вечеринках с пластическими номерами, испанскими и латиноамериканскими танцами.

Тогда на вечере Газаров сам подошел к ней. Впоследствии клялся, что это была любовь с первого взгляда. Эгле ему верила. Не могла не верить, потому что... Потому что очень хотела, чтобы с его стороны это было именно так. С ее стороны это было свершившимся фактом: любовь. С первого взгляда. О которой вроде бы так часто читаешь в книжках и видишь в кино, но которая все как-то проходит мимо тебя стороной. И вдруг...

В ту ночь они уехали с вечеринки вместе. И больше уже не расставались. Когда позже Газаров вынужден был продать свою квартиру, чтобы расплатиться с долгами, Эгле приютила его у себя. Когда они познакомились с Газаровым, Эгле еще не знала Валерия Викторовича Салютова. Знала лишь его сыновей, часто посещавших клубы, где она выступала, — Игоря, разбившегося потом на машине, и Филиппа, как-то однажды, уже после похорон брата, сказавшего ей, что с Газаровым-Алигархом она все равно пропадет. И лучше бы ей бросить его сейчас, пока она еще молодая и «может легко заловить себе порядочного мужика».

Он так и сказал, Филипп — «легко заловить мужика».

Брат Витас, вечно всем недовольный брат Витас, которого еще в школе все звали не иначе как Витас-Викинг, шел в своих суждениях о ее отношениях с Газаровым еще дальше. В этом она отчасти сама была виновата: однажды пожаловалась брату, что Газаров снова обобрал ее, отнял все деньги. Все, что были в доме, отложенные и на оплату квартиры и телефона, и на еду, и на бензин, и на парикмахерскую.

Витас сначала просто заинтересовался и посочувствовал. Начал по-доброму, по-братски расспрашивать ее. И она (наивная) рассказала ему правду (это были дни ссор, упреков и безысходного отчаяния). Брат пришел в ярость. Таким Эгле его не видела никогда. Когда они встретились с Газаровым, между ними произошла дикая, отвратительная сцена. Эгле до сих пор не могла ее вспомнить без слез.

Тогда впервые она узнала, что ее брат постоянно носит при себе пистолет и без малейших колебаний способен приставить его ко лбу живого человека и едва удержаться от того, чтобы не нажать курок.

С тех пор брат и Газаров стали врагами. А Эгле целиком была на стороне того, кого любила и с кем делила кров и постель в комнате за железной дверью. Брат Витас заходил редко, лишь в отсутствие Газарова и твердил, что он тоже любит Эгле всем сердцем и желает ей только добра. Но когда он требовал от нее, чтобы она немедленно, тотчас же (слышишь меня — тотчас же!) порвала с «этим подонком», он постоянно срывался на крик, напоминавший Эгле бешеный собачий лай. И больше всего он психовал именно по поводу денег. Эгле к деньгам как раз относилась спокойно. Правда, что лукавить? Деньги и постель — это были главные столпы их с Газаровым двухлетней сумасшедшей любви. Этой неразрывной связи, натянутой как струна, ранящей как бритва, вибрирующей как... Эгле снова кончиками пальцев коснулась щеки Газарова. Спит. Небрит, колюч, смугл, горяч, неистов, силен, нежен, безумен. Разрушитель, самоубийца... Мой... Родной, милый, дорогой мой человек...

А брат Витас обзывал его раковой опухолью, грязным альфонсом, мерзавцем, бездельником. И еще камнем, жерновом на шее своей сестры. Злой Витас, бедный братец, строящий из себя крутого супермена, Иезус Мария, как же он дурно думал об избраннике своей сестры! О человеке, и днем и ночью занимавшем все ее помыслы, о мужчине, от которого она хотела детей — мальчика, девочку и еще одного мальчика, о муже, которому она всегда была преданной и нежной женой, о возлюбленном герое ее сердца, которому она, Эгле Таураге, посвящала свои стихи.

Да, да — стихи! Кто бы мог подумать! Уже вторую тетрадку, написанную по-русски и по-литовски. Об этих стихах никто не знал. Даже он. Потому что, наверное, стал бы смеяться над ней, дурачок... Алигарх...

Эгле гибко изогнулась, приподнялась и поцеловала Газарова в губы. Разбудила. И он, еще полусонный, крепко обнял ее, прижал к себе.

Это были их дни, ночи мира и любви. И они всегда приходили за днями слез, обид и оскорблений, за днями денежных счетов, проигрышей, диких пьянок и отчаянного, тупого, сонного одиночества.

И это была жизнь. И ничего с этим поделать было уже невозможно, разве только перестать дышать. И все они — и брат, и Валерий Викторович Салютов, и его сын Филипп, и Глеб Китаев ничего в этом не понимали. Не способны были понять, хоть, наверное, и правда желали ей, Эгле Таураге, добра. Каждый по-своему.

* * *

В большом, даже, пожалуй, слишком большом, очень удобном, очень красивом и комфортабельном доме с подземным гаражом, спутниковой антенной, сауной, бильярдной, крытым небольшим бассейном, застекленными террасами-оранжереями и мини-спортзалом этой ночью тоже царила непривычная тишина.

Дом располагался в Ильинском на участке в полтора гектара леса, превращенного стараниями дизайнеров и садовников в настоящий ухоженный английский парк. Дом окружал высокий каменный забор с колючей проволокой наверху. А по ночам охранники спускали с цепи сторожевых собак-ротвейлеров, чтобы никто незваный не проник в парк и не потревожил покой обитателей дома.

Дом построил Валерий Викторович Салютов. И в этом доме некогда жила вся семья Салютовых. Но сейчас из всей семьи остались лишь тетка Полина Захаровна, маленькие внуки и вдова Марина Львовна.

Сам хозяин дома здесь в последние полтора месяца появлялся очень редко. Так редко, что ротвейлеры перестали его признавать и лаяли из своего вольера у ворот как на чужого.

Марина Львовна еще не ложилась. Сидела внизу, в холле в кресле у камина. Смотрела на багровые угли. В Ильинское она вернулась только к ужину. Ездила с шофером Равилем по магазинам. Заглянула в галерею «Актер» и к «Тиффани».

А вернувшись, узнала неприятные новости: у старшего сына Павлика внезапно подскочила температура. Причина крылась, конечно, в шотландском пони, подаренном Павлику на день рождения дедом Валерием Викторовичем. Шотландский пони захромал, и ему вызвали ветеринара из Москвы. Впечатлительный Павлик воспринял болезнь четвероногого друга со всей серьезностью, свойственной его четырехлетнему возрасту. С утра ревел в детской, не обращая внимания на уговоры няни. И по ее словам: «пожалуйста, наревел температуру».