Александр Ли - Вышибала

Вокруг стоит тишина. Время от времени слышно, как капля за каплей падают на пол где-то за стеной. Словно естественный метроном, отбивающий ритм моих последних минут на этом свете.

Сейчас Маккормак – или кого там они назначили палачом? – шагнет в комнату, достанет мою бритву и подойдет ко мне сзади. Мгновение – и на рукояти можно будет ставить двадцать первую зарубку.

Пресвитер оказался умней меня. Наверное, это справедливо, что теперь он будет решать судьбы Бейсин-сити – вся власть в его руках. Но что такое ум? Просто мы люди с разным пониманием человеческой культуры.

В мою моральную систему координат не входят подлость и предательство. Для него же эти качества вполне допустимы. Да, я ретроград, верю в традицию, в честь. Прежние принципы мафии отмирают. На авансцену выходят молодые дикие звери.

Дай-то Господь, чтобы пресвитеру удалось удержать над ними контроль. Если честно, я сильно в этом сомневаюсь. Он сам уже заражен вирусом бешенства – я это так называю. Человек, способный на предательство, становится пустым местом, полным ничтожеством, пылью.

За дверью слышны чьи-то шаги. Я поднимаюсь на ноги, склоняю голову в молитве. Слова путаются, перемешиваются. Я оставляю эту затею. Бог и без того в курсе моего скорого визита. В замке поворачивается ключ.

От двери до меня – шесть-семь шагов. Пять, четыре, три, два, один!.. Аминь.

Чертова дорога! Поганый вонючий фермер! Ненавижу ночные вызовы, когда вместо теплой постели после суток дежурства тебя посылают в промозглую темень, снова возиться в крови и дерьме. Меня зовут Мануэль Эстадо, я врач. Если быть точным – хирург широкого профиля. Друзья зовут меня Мани. Это сокращенное от Мануэль, а не потому, что я люблю деньги.

Хотя если быть откровенным, то так оно и есть. Из-за этого нежного чувства я и оказался сейчас на безлюдной ночной дороге в десяти милях от Бейсин-сити.

Он позвонил в дверь клиники в половине двенадцатого ночи. Я сдал дежурство и собирался ехать домой. Надо было выйти минут на пять раньше. Теперь придется выслушать посетителя, красношеего толстяка лет сорока. Хотя с поправкой на стиль жизни ему может быть и тридцать, и пятьдесят. Он стоит на пороге – мокрый, жалкий, грязные руки теребят мятую бейсболку «Миннесотских викингов». Я никогда не спрашиваю имя клиента, да и они крайне редко называют себя.

Толстяк говорит, есть проблема, надо решить срочно. Аборт. Девочке пятнадцать. Как я понимаю, это его дочь. Я советую ему приехать в клинику днем. У нас прекрасные условия, полная анонимность.

Он смотрит на меня бычьими красными глазами и мычит:

– Нельзя, чтобы старуха узнала.

– Это ее бабушка?

– Это моя жена. Ее мать. Если проведает – мне конец.

– А вы пробовали поговорить с э… виновником? Может, поженить их, и вскоре вы станете счастливым дедушкой?

– Что?! Грязный мексиканский докторишка! Да неужто я подпустил бы к своей тыковке какого-нибудь хлыща прыщавого? Моя дочка, мое сокровище! – В глазах ублюдка появляются слезы.

Он неуклюже вытирает их кулаком, в котором зажата бейсболка лузерской команды. Этого мне достаточно. Сукин сын! Больше я не задаю вопросов. На этих фермах скотство не только в загонах для животных. Надеюсь, он ее не насиловал – хотя в этом случае все выглядит еще более мерзко.

Ладно, мое имя Мани, и я хирург. Озвучиваю сумму – с учетом всех сверхурочных и комиссионных. Чешется язык сказать, что бонусом готов сделать ему еще и вазектомию, но я сдерживаю себя. Это одна из причин, почему друзья зовут меня Мани, а врагов я не имею. Толстяк отслюнивает задаток, и мы едем.

Эта дорога не окончится никогда. Несколько миль от города, и ты уже в чертовой глуши, машина подскакивает на ухабах, освещения – ноль. А этот толстяк сидит и курит какую-то мерзость, от которой постоянно тянет блевануть. Я еле сдерживаю себя, чтобы не выкинуть его на дорогу прямо тут, вместе с мерзким табаком и еще более поганой тайной.

К тайнам мне не привыкать. Официально я ведущий специалист в Клинике богоугодной хирургии, работающей под патронатом церкви Привилегированного Прощения. Мы делаем людей привлекательными, а значит – счастливыми, подтягиваем лица и отсасываем лишний жир женам боссов, помогаем их секретаршам избавиться от беременности, перетягиваем шкуру на лице тем, кого со старой рожей просто пришьют. Это днем.

По ночам нам приходится зашивать парням из синдиката колото-резаные раны на разных частях тела, реставрировать сломанные челюсти, спасать после огнестрелов разной степени тяжести. Город пороков – этим все сказано.

Я веду машину с максимальной осторожностью, хотя клиент орет под руку, чтобы я поспешил. Если бы я поддал газу, то тело на обочине так и осталось бы безымянным трупом, найденным копами несколькими днями спустя. Но я его замечаю и жму на тормоз. Машина останавливается, разбрызгивая грязь и комья земли.

Я подхожу к телу. В резком свете фар видно, что это девушка, совсем молодая. Навскидку ей лет восемнадцать, не больше двадцати. На роскошном когда-то вечернем платье пятна крови и грязи, на правом боку – явный огнестрел, большая кровопотеря.

Проверяю пульс – жива. Значит, надо срочно в клинику. Я накладываю повязку, чтобы хоть немного унять кровотечение, и заношу девушку в машину. Она не подает признаков жизни.

Зато фермер оживляется не на шутку. Пока я бинтую жертву нападения в машине, этот старый педофил закатывает истерику, орет на меня, что дело у него срочное. Мол, мы договорились и я взял задаток. Он называет меня грязным мексикашкой.

Этот его вонючий табак стал последней каплей. Я вырываю у него изо рта дымящуюся сигарету, бросаю ее наземь и тщательно раздавливаю ногой, пока она не превращается в пыль.

Потом я говорю медленно и отчетливо, так, чтобы он понял с первого раза:

– Если ты, ублюдок, еще раз откроешь рот – закурить там или рассказать мне, как я должен поступать с больными, – оставлю здесь. Будешь вести себя покладисто – довезу до города. Кивни, если согласен. И последнее. Я испанец, мои предки завоевали эту страну в те времена, когда твои трахали овец в своей доброй старой Англии. Советую тебе поступать так же. Тогда моя помощь никогда не понадобится никому из твоего семейства. Все понятно?

Он молча кивает.

У меня всегда с собой прекрасный аргумент для убеждения зарвавшихся клиентов. «Глок-17» – пистолет легкий, точный, работает без предохранителя.

Мы садимся и разворачиваемся. По дороге в город я лихорадочно обдумываю, что делать с моей находкой. В городскую больницу девушку везти нельзя. Врачи обязаны сообщать в полицию обо всех ранениях насильственного характера. Кто знает, что ей пришьют копы?!