Сергей Зверев - Дикий опер

– Господа!.. Что происходит?!

Это восклицание администратора, случайно попавшего в замес и лишившегося не только шеврона на груди, но и собственных золотых запонок. Он пытался поднять со скользкого пола золотой герб гостиницы. А потом размахивал им, как удостоверением депутата Государственной думы, чтобы те, кто был в спортивных костюмах, не приняли его случайно за пособника их врагов.

– Вызовите поли…

Что всегда мешает ментам штурмовать «малину», так это лишние звуки. А потому администратор выпустил из внезапно ослабшей ладони шелковую эмблему с бахромой ниток, закатил глаза и, выпустив из ноздри тонкую струйку крови, спустился к телохранителям.

– Здесь только полиции и не хватало, – недовольно буркнул, растирая кулак, один из муровцев. И было непонятно, что он имел при этом в виду.

Дергачев уже забегал на второй этаж. За ним, стараясь попадать след в след – так быстрее и слаженнее, – мчались двое из подразделения его бывшего начальника Тоцкого. Будут меняться времена, перевешиваться вывески, и власть каждый раз будет иметь свой народ по-своему, но отдел по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска будет каждый раз вот так взбегать на этажи.

Второй этаж. Выстрел. «МУР»!

Крик поймавшего пулю и пожалевшего, что не бросил оружие.

Второй, у дверей номера, оказался непонятливым. Увидев в коридоре тень в спортивном костюме, он машинально вскинул руку и нажал на спуск. Тень дернулась в сторону, распластав руки, и эхом вслед за выстрелом и криками прошелся стук упавшего на пол «макарова».

В следующий же момент телохранитель Магомеда-Хаджи ощутил удар в плечо и с удивлением, словно не веря, посмотрел на алый бисер, выплеснувшийся из плеча и окропивший стеновые панели. Это – мое?

Твое! И на крошечные точки, рассматриваемые охранником, выплеснулась целая лава крови.

«Я не успел сбросить ствол, – с горечью, еще не понимая, что умирает, подумал охранник. Он шипел простреленным горлом и смотрел на стену. Теперь там было на что посмотреть. – Я не успел…»

– «Скорую»! Гаврилов – «трехсотый»!

Дергачев смотрел на происходящее совершенно спокойным взором и не верил в то, что рядом нет Тоцкого. Как же так, без него…

Рядом с ним трещала дверь в номер, где находился в окружении телохранителей Магомед-Хаджи. Дергачев точно знал, что их – четверо. Шторы они задернули, войдя… Телохранители-шкафы с умными рожами просмотрели. Под кровать заглянули, воду в туалете спустили, шумоискателем розетки и телефон проверили… В туалете врага нет! «Жучки» отсутствуют. В шкафу чисто. Полный интим! Конспирация по-ленински! Дети! Де-ти!..

Как говорил «уважаемый человек из Итум-Кале», когда к нему подошел и схватил за ширинку Копаев:

– Я не знал, клянусь хлебом!

А кто знал? Эти, спускавшие воду, тоже не знали. Так у них положено – вошел, осмотрел, простукал, спустил. Взрывного устройства нет, задница клиента останется неприкосновенной.

Но чтобы вот так… Как в «Десятом королевстве», через зеркало…

Не учили их этому в ассоциации. Поэтому, когда через стенное зерцало пошел СОБР, вспомнить о пистолете смог только один. Но рука его, скользнувшая под пиджак, так и замерла на уровне пояса. Чересчур мужской жест, чтобы стрелять. Каждый собровец во-первых – мужик и только во-вторых – офицер полиции. Если, к примеру, каждый раз, когда он отойдет за угол и возьмется за гульфик, в него начнут целиться или, чего хуже – пугать, то ничего хорошего из этого не выйдет.

– Тихо, тихо.

Этот шепот старшего лейтенанта в «сфере» и бронежилете, вломившегося в номер, был громче всех воплей, заставивших присутствующих упасть на паркет и заложить руки за голову.

И все поняли – не нужно шуметь. Не нужно делать лишних движений. Хозяин разберется.

Но Хозяин разводить тему и пугать спортсменов и СОБР не торопился. Он лишь дотянулся до пузатого бокала с коньяком и резко выплеснул содержимое в лицо «уважаемого человека из Итум-Кале».

Администратора тоже откачали. Перелома хрящей носа не было, но жить с ватой в ноздрях пару часов ему рекомендовали категорически.

– Здравствуйте, Магомедов.

В номер, переступая через осколки, кровь и проходя сквозь пороховую гарь, вошел мужчина лет тридцати. Представляться ему не стоило. Скорее, это он не знал в лицо Магомедова. Хрустнув куском зеркала на полу, он положил ладонь на короткий автоматный ствол собровца и опустил. Прошел к столику, смахнул с кресла все те же осколки и мягко сел.

– Уведите их.

Через две минуты в изуродованном помещении остались двое. Копаев покрутил в руке пол-литровку «Хеннесси», поставил на место и вынул пачку жвачек.

– Знаковое явление, Магомедов, – бросая фантик на пол, Антон мягко задвигал челюстями. – В этом номере все началось, здесь же все и заканчивается.

– Не понимаю, о чем вы, – отреагировал Магомед-Хаджи. – Как вас, кстати?..

Копаев поморщился. Он видел этот разгром вокруг, слышал приглушенный рокот внизу, чувствовал запах страха, выделяемый собеседником, и понимал, что главное почти закончено… И помнил смерть Тоцкого, перед которой все меркнет. Как это нелепо сейчас – «Как вас, кстати?»…

– Для вас ведь обвинение в организации преступного сообщества будет спасением, не правда ли?

– О чем вы? – изумился Магомедов. Он был поражен вопросу. Магомед-Хаджи – уважаемый человек, бывший секретарь Октябрьского райкома партии Грозного. В те времена, когда люди не убивали друг друга по причине национальной вражды и не рвали великую страну на куски. Он приехал, чтобы заключить сделку. Он не преступник – он бизнесмен!

– Кто убил Резуна, Магомедов?

Вах!.. Какого Резунова?! Магомед-Хаджи честный человек, бежавший к созиданию от войны!.. Он сделает все, чтобы доказать это! И никакого Резунова он не знает.

– Не сомневаюсь. Трое из соседних областей тоже – твоих рук дело? Или у вас каждый отвечает только за свои регионы?

Чудовищно… Глаза Магомеда-Хаджи блестели черным огнем, но для пущего правдоподобия в них читалась мужская обида. Он сделал бы все для этого человека, стань тот его другом. Он отдал бы за него жизнь. Делился бы хлебом и пил воду из одного кувшина. Так зачем друг так обижает его?

Приколов впервые со дня смерти Тоцкого улыбнулся. Но улыбка эта скорее напоминала оскал уставшего от погони волка над бездыханным телом загнанного хоря.

– Я вот что подумал, Магомедов, – выдохнул, сгоняя с лица неестественное выражение, Антон. – Если начать садить тебя за насильственный захват власти, то по санкциям статьи максимум, который тебе светит, это двадцатка. Но нужно еще постараться доказать эту двадцатку, а не двенадцать, скажем, правда?

– Конечно, дорогой Антон Алексеевич, – другим голосом влился в разговор Магомедов.