Кирилл Максимов - Сторожевой волк

Согревшись, он положил в тумбочку стола продукты. Есть пока ему абсолютно не хотелось. Подумав, развернул газету, вытащил туго заткнутую пробку и понюхал подаренную ему Гафуром чачу. Пахла она приятно, хоть и отдавала самогоном. Но именно в этом самогонном аромате и крылось ее очарование. Богдан понял, что пить ему абсолютно не хочется, и это радовало. Он вставил пробку и спрятал большую литровую бутылку в тумбочку стола. Привычки Ростислава он знал. Тот выпивал все, что имелось в наличии, не мог сдержаться. Зачем лишний раз провоцировать человека?

Князев сидел, полуприкрыв глаза, и представлял себе Ларису. Ему было понятно, что рано или поздно они окажутся в одной постели. Конечно, все будет не совсем так, как ему представлялось теперь, но помечтать ему никто не запретит. А потому в воображении ему рисовался не существующий в реальности небольшой загородный домик, вроде дачи. Деревянные стены, простая мебель, пылающий камин, отблески пламени и разостланные на полу, согретые теплом огня одеяла.

– Лариса, – негромко произнес в пространство Богдан. – Лариса…

Ему хотелось услышать в ответ ее голос, но вместо него загрохотал за стеной перфоратор.

– Вот же, черти, все испортили. Я ее уже и обнять успел, – прошептал он, открывая глаза и подбрасывая в печку полено…

Режиссер появился даже раньше, чем обещал. Он постучал в зарешеченное окошко и тут же прижался к нему лицом, расплющив нос.

– Богдан! Это я. Открывай.

Сказано было так, что стало понятно, Ростислав ни на секунду не сомневался в том, что его ждут и ему рады.

– Заходи, – без особого энтузиазма отозвался Князев, открывая дверь.

Вместе с режиссером в лабаз ворвались с улицы клубы пара, хоть на дворе было и не так холодно.

– Чудно у тебя здесь, – выдохнул Ростислав, расстегивая куртку и бросая ее на поленницу. Затем шумно потянул носом, наслаждаясь смолистым запахом.

– И мне нравится.

– Отхватил ты себе работу, – продолжал восхищаться Ростислав. – Красотень!

Он стал выставлять на стол принесенное с собой. От прежней бережливости не осталось и следа. Ему нельзя было давать деньги в руки. Ростислав был из той породы людей, которые стремятся их как можно скорее извести.

– Плов, бутерброды, оливки, креветки в заливке, одноразовая посуда, ну и, конечно же, твой любимый томатный сок. Какая же без него «Кровавая Мэри»? – приговаривал он, расставляя угощение.

– Про водку не забыл? – поинтересовался Князев.

– Ее я в первую очередь купил, – прищурился режиссер, выставляя чуть начатую бутылку на стол.

– Дегустировал на предмет палености? – усмехнулся Богдан.

– Нет. Не удержался по дороге, приложился один раз. Но, заметь, только один, – честно признался Ростислав.

Лицо его, то ли от пламени после морозного воздуха, то ли от глотка спиртного, сделалось пунцовым.

– Что это за «дятел» у тебя за стеной завелся? Те самые кавказцы? – спросил он, прислушиваясь к звукам из другой части лабаза.

– Они самые. Ремонт идет. Под кафе переоборудуют, – ответил Богдан так, как учил его Бакланов.

– Да уж. Права народная мудрость. Если у вас завелся за стеной сосед с перфоратором, то можете поменять дом, улицу, город, но он все равно отыщет вас и снова поселится за стеной, – дежурно пошутил Ростислав. – Дожили, по ночам работают. Хотя, если мне не изменяет память, стучать, кричать, громко песни петь разрешается лишь до двадцати двух ноль-ноль. А, может, и до девяти вечера.

– Здесь строение нежилое. Некому жаловаться.

– Сколько же этим ремонтникам платят, что они так стараются?

– Не спрашивал. Но у них прораб очень строгий. Кавказцы работают, те самые, которых мы с тобой сегодня выслеживали.

– Кавказцы это моя тема, – тут же оживился режиссер. – Я про московскую жизнь гастарбайтеров фильм сейчас снимаю. Давай, накатим по маленькой, а там я тебе покажу отснятый материал. Бадяжь свою «Кровавую Мэри».

– Я же сказал, что не пью.

– Сказать можно все, что угодно, – вздохнул Ростислав. – А вот сдержать слово не каждому дано. Значит, не будешь?

– Не буду, – ответил Богдан, придвигая к себе пакет с томатным соком.

– Сублимация у тебя пошла, – вкрутил «умное слово» режиссер. – Если проще, то ты себе водку соком решил заменить.

– Не умничай. – Князев налил себе томатный сок и глотнул, сделал это так, как обычно, «снял слой», под которым должна быть воображаемая водка, затем мысленно представил себе, что водку уже выпил. Теперь все было в порядке, снова сверху «оставался» томатный сок.

– Не стану тебя соблазнять еще раз. Захочешь, наливай сам.

Ростислав плеснул в пластиковый стаканчик. По тому, как мало он налил, Князев сразу понял, что режиссер решил посидеть здесь долго – растягивал бутылку.

– За твою новую работу, – проговорил гость, выпил и тут же закусил одной оливкой. – Я кино серьезное задумал, – сказал он, прожевав и сглотнув.

– О кавказцах?

– Шире смотри, не только о них. У меня замысел глобальный. Понимаешь, в любом серьезном кино должен быть «месседж», послание, ну, его еще иногда подтекстом называют, – задумчиво вещал режиссер, глядя на огонь в буржуйке.

– В общих чертах понятно, – кивнул Богдан.

– Что такое «месседж», даже не каждый режиссер понимает. И уж только единицы способны воплотить его в жизнь. Талант, он или есть, или его нет.

– С этим я с ходу соглашусь.

– Попробую тебе объяснить. Скажем, перед художником-живописцем стоит задача раскрыть зрителю образ собаки. Какую картину он должен нарисовать?

– Собаку, конечно. Можно щенка на руках у хозяйки.

– Неправильно! Типичное дилетантское решение вопроса. Собаку категорически нельзя рисовать.

– Почему?

– Да потому, что зритель этого и ожидает! – не слишком логично закончил Ростислав.

Ему уже не мешал ни грохот перфоратора за стеной, ни то, что Богдан не пил спиртного. Творец погрузился в тонкости своей профессии и желал приобщить к ним дилетанта – бывшего прапорщика.

– А что же тогда рисовать? – удивился Богдан.

– Собаку – ни в коем случае. Надо нарисовать будку. И вот тогда у зрителя подсознательно возникнет в голове образ пса. Доходчиво излагаю?

– Вполне, – кивнул Князев.

– Или же возьмем образ террориста. Не обязательно рисовать какого-нибудь «аллах-акбара» с бородой, как у Карабаса-Барабаса, обвешанного гранатами и оружием.

– Граната тоже оружие, – поправил режиссера бывший прапорщик.

– Это мелочи профессиональной терминологии, которые не меняют суть дела, – даже не обиделся Ростислав. – Главное в другом. Будь я живописцем, нарисовал бы мирный городской пейзаж. Мамаши с колясками. Офисный планктон по тротуару рассекает. Парень с девушкой целуются. Дети голубей кормят. Тишь да благодать, а картину назвал бы «За три секунды до взрыва». Вот тебе и «месседж» про террориста, который везде и всюду, невидимый, неслышный.