Сергей Зверев - Обряд на крови

И еще больше обескуражил его Андрей, когда прямо, без околичностей спросил, откуда у него взялся такой большой синяк под глазом, кто его так сильно разукрасил. Так и застыл Айкин с открытым ртом, едва не подавившись куском непережеванной козлятины. А в голове крутилось: «А-на-на, разве ж можно самому у человека такое спрашивать?» Долго молчал, но потом все-таки решился поведать новым знакомцам о своих злоключениях без всякой утайки: «Этот молодой и шибко умный мужик все равно меня раскусит, все равно поймет, что вру. Лучше уж сразу рассказать ему обо всем, как на самом деле было. Да и зачем обижать хороших людей? Опять против себя настраивать? Подумают еще, что я плохой человек, что я что-то плохое против них задумал».

Рассказал все, что помнил. Без утайки. Как отмечали дома чуть ли не всем поселком удачную охоту, как кричал на него потом одуревший братишка Болда… Как, немножко очухавшись, но все еще сильно под балдой, прокрался на свое сгоревшее подворье и долго ошарашенно лупал глазами на торчащую посередине пепелища голую и страшную печную трубу. Как потом снова пил водку у приютившего его старого собутыльника нанайца Мишки. Как слушал в пьяном угаре вполуха рассказ корефана о чьих-то страшных кровавых приключениях, о наехавших в поселок ментах. Как проснулся потом под вечер в тайге с Мишкиным рыбацким вещмешком, с разламывающейся с похмелюги башкой и пялился на него, ничего не соображая… Как потом добирался на перекладных до Хабары. Как ехал на попутном «КамАЗе». Как вылез на Хехцире. Как потом долго и упорно топал по тайге, постепенно прозревая…

Мужики слушали откровения Айкина очень внимательно. Молча, не перебивая. И только, когда он закончил свой рассказ, старик положил свою теплую сухую руку на его коленку, заглянул в глаза и покачал головой:

— Ну и наворочал ты делов, Акимушка. Страшное дело, чего натворил. А все ж эта водка проклятущая. Будь она неладна… Так теперь же тебе, получается, и к родне-то нельзя…

— Почему нельзя?

— Да потому. Потому, что тебя там тоже искать почнут.

— Конечно, будут, — подключился Андрей. — На тебя уже точно и в Приморье ориентировку отправили. И в Отрадное, в первую очередь, если у тебя там родня проживает. Да и во все места, где есть вероятность того, что ты там объявишься. Понимаешь?

Понять-то, он понял. Чего ж не понять? Не совсем еще глупый, однако. Но как же принять такое? Как привыкнуть к этой худой, чернющей, как сажа, мысли? Ведь по всему выходит теперь, что и идти-то ему больше некуда. Совсем некуда, сколько лоб ни три…

Сидит Айкин, как дряхлый старик, сгорбившись, глядит в огонь широко открытыми, но совсем незрячими глазами. Глядит и шепчет еле слышно: «И что же мне делать теперь? Что?! Я же совсем не знаю! Ничего не знаю. Я же — простой парень… совсем простой парень, а не какой-то шибко умный исачила?!» [44] Исачила — ясновидящий (ульчск.).

Сумерки сгущались быстро. На глазах. Уже через двадцать минут после захода солнца вокруг стояла полная темень. Такая плотная и непробиваемая взглядом, что хоть ножом ее режь. И только от свежевыпавшего снега в свете чахлых невзрачных звезд исходило слабое размытое сияние, как на жиденько подсвеченном танцполе в каком-нибудь захолустном «суперклубе» для местной «крутой» шушерни.

Славкин достал планшет, открыл закладку с электронной картой и отметил со смешанным чувством удовлетворения и досады: «Все. Уже час, как без движения. Явно на ночевку расположились. И это вроде бы неплохо. Вроде. С одной стороны. И я сегодня немного сосну. Все-таки семь часов за трое суток — маловато будет. Не тот возраст. Себя-то не обманешь… А вообще, Андрюха, что-то ты не слишком пока торопишься? Не больно-то жаждешь, как видно, свою ядреную кержачку облобызать да оприходовать? Придется завтра тебя, парень, как-то подстегнуть, ускорения тебе придать. Еще не знаю как, но что-нибудь придумаем. Слегка тебе касторкой задницу подмажем, как тогда в гарнизоне. Нет у меня ни малейшего желания неделями тут за тобой по дебрям тыркаться. На хрен мне такое затяжное беспонтовое «сафари»?»

Неожиданно мысли свернули на Илью: «Просек, волчара, или нет, что я один, без него, соскакивать собрался? Клюнет на эти сраные алмазы из лаборатории? По его понятиям вроде я просто обязан за ними вернуться? Там же, по самым скромным подсчетам, по четыреста штук зеленых на каждого, а это вполне солидный куш? По крайней мере — на пару-тройку лет вполне безбедной жизни?.. Нет, все-таки, похоже, почувствовал неладное? Недаром же усиленно пытался мне Ваську всучить, для контроля на загривок подвесить. У него ведь нюх звериный. Он ведь любой подвох за версту чует. Не один десяток раз имел возможность в этом убедиться. Ну вот хотя бы как тогда в Кули-Ишане…

Произнес мысленно, и тут же снова словно ослепило, опалило раскаленным солнцем и заколыхалось, заходило смутными расплывчатыми волнами в знойном мареве раскинутое по сторонам безбрежное море каменных хребтов. И заскрипела на зубах тонкая и вязкая, как цемент, вездесущая афганская пыль…

Разведгруппа скрытно выдвинулась к окраине кишлака в самое чумное пекло — вскоре после полудня. Полученная от хадовцев [45] Х А Д — афганская госбезопасность. информация, как и всегда, была расплывчатой и неполной: то ли «стопроцентно» существующий склад с оружием находится непосредственно в указанном ими стоящем на отшибе дувале, что представлялось почти невероятным, то ли на небольшом удалении от кишлака, в одной из окрестных пещер. И только одно из их утверждений было вполне конкретным и категоричным: хозяин дувала прекрасно осведомлен о том, как добраться к этому хорошо замаскированному «схрону». Поэтому душару надо было однозначно брать за бары, быстро и эффективно колоть, ломать, чтобы использовать в дальнейшем в качестве проводника. В общем-то все, как обычно, за исключением того, что в этот раз группе, согласно приказу, по каким-то «гениальным» соображениям начальства, надлежало действовать в светлое время. А какого черта, спрашивается, копья ломать, подвергать людей неоправданному риску, если на ближайшие сутки все равно запланирована широкомасштабная войсковая операция по зачистке кишлака. И тряси тогда этого угрюмого басмача в свое удовольствие. Только уже спокойно и методично, без суеты, с максимальным шансом на успех и минимальным — схлопотать в лобешник пулю. Но начальству, видимо, виднее. Оно ведь, как известно, к «небесам» поближе.

Как только группа рассредоточилась и взяла под контроль прилегающую к дому территорию и шедший первым номером Илья потянул на себя скрипучую покосившуюся дверь, из дверного проема наружу вырвались, словно пар из бани, клубы белого опиумного дыма. И тут же перехватило дыхание, и на языке появилась терпкая вяжущая сладость.