Кирилл Казанцев - Отмщённый

— Черт, так это ты… — Землистая физиономия сморщилась и стала приобретать салатный оттенок.

— Избитый парень очнулся, когда все кончилось. Истерзанная девушка лежала без сознания, пьяные ублюдки застегивали штаны и оживленно делились впечатлениями. Рассвирепевший Павел Ковальский бросился на них, но что он мог сделать против четверых молодчиков? Пареньку едва исполнилось семнадцать. Менты гоготали, били его ногами, пасовали друг другу — словно в мячик им играли. Паренек вырвался, откатился, а когда на него набросились все четверо, он схватил подвернувшуюся корягу и швырнул в того, кто лез первым. Им оказался сержант Лемясов — примерный семьянин и добросовестный работник. Сучок коряги вонзился в чувствительное место над верхней губой, работник милиции скончался на месте. Рассвирепевшие подонки накинулись на Ковальского, чтобы добить, но в этот момент именно у вас, Дмитрий Аверьянович, проснулся здравый смысл. Как ни крути, ваша компания совершила групповое изнасилование. Это досадно, не спорю, но на работников милиции тоже распространяется действие Уголовного кодекса. Вы остановили разъяренных товарищей, уже избивших парня до бесчувствия, и стали совещаться. Остатки водки вылили пареньку в горло. Дело выгорело. Отличная версия для правосудия: молодые поцапались, девица не дала своему дружку — поскольку, по ее мнению, он был выпивший. Обиженный Ковальский бросился на подругу, стал ее насиловать, девчонка кричала, звала на помощь. Рядом оказались блюстители порядка — ну, совпало так, отдыхали в нерабочее время у соседнего переката — кинулись спасать девчонку, навешали насильнику — поскольку он в исступлении стал на них бросаться. В общем, исполнили свой гражданский и профессиональный долг. Не уследили — малолетний насильник швырнул корягу, погиб сержант Лемясов, вечная память храброму милиционеру… Данные экспертизы подтасовывать не пришлось, экспертиза показала, что у Ковальского и Людмилы был половой контакт. Он действительно был, но не имел отношения к изнасилованию. Молодые люди любили друг друга. А что касается пьяных милиционеров, то они занимались с Людмилой нетрадиционным, так сказать, сексом, то есть не туда… Вы обязаны помнить, Дмитрий Аверьянович, как это происходило. Доказать свою непричастность и вину милиционеров Ковальскому не удалось. Еле выжившая Людмила подверглась жесткому прессингу и на суде промямлила, что ее насиловал Ковальский. Не самый красивый поступок, но преступники внушили ей, что в случае дачи «неверных» показаний погибнет вся семья девушки, включая маму и младшую сестру. Семнадцатилетнему «убийце и насильнику» впаяли восемнадцать лет. Многовато, учитывая возраст, но что поделать? Наше правосудие всегда было независимым — практика судов ни в коей мере не зависела от теории права. Опустим мелкие детали, Дмитрий Аверьянович, — как сидел, сколько добавили, как бежал. У нас не так уж много времени. — Преступник покосился на пульсирующий огонек сигнализации. — Хотя, полагаю, минуты четыре у нас еще есть… — Стащил с лица надоевшую маску и вскинул пистолет. Полковник завыл, задергался. Личина злоумышленника оказалась не краше маски. Серая кожа, борода торчала клочками по всему лицу, благодаря чему его конфигурация совершенно не читалась. Мстительным огнем блестели глаза.

— Не хотите покаяться, Дмитрий Аверьянович?

— Подожди, не стреляй… — забубнил полковник. — Ну, что ты хочешь, мы же были молодые, пьяные… Это было черт знает когда… Давность лет, ты понимаешь, что это значит? Не стреляй… — завыл Глотов, видя, как пришел в движение указательный палец мстителя. — Ну, покуражились, побаловались… Ну, прости, сломали тебе жизнь… Это ведь не я затеял, а Карамыш, это он говорит: а давайте, пацаны, с девчонкой порезвимся… Мы же никого не убили, это ты убил… С девчонкой все в порядке потом было…

— Было в порядке, — помедлив, согласился оппонент. — Разорванная кишка, сильная психологическая травма, но в целом жить можно. Когда меня отправили на зону, она окончательно замкнулась, удалилась от мира. Из дома не выходила, пугалась каждого шума с улицы. Психика дала глубокую трещину. Лекарства и психбольница не помогали. Она жила внутри себя, ни с кем не общалась, почти не разговаривала, личная жизнь отсутствовала. Она скончалась через шесть лет — покончила с собой, наглотавшись таблеток… Ладно, Дмитрий Аверьянович, удачно вам погореть в вашем аду…

— Не стреляй! — завизжал полковник, и физиономия его исказилась, как в кривом зерцале. — Ну, скажи, что ты хочешь? Денег? Я дам тебе денег… Много денег… Достаточно, чтобы компенсировать твой моральный урон… Только не стреляй, не бери грех на душу…

— Денег, говоришь? — Павел усмехнулся и задумался. Несколько минут в запасе оставалось. Менты примчатся с сиреной и мигалкой — он их приближение за версту почует. — Ты прав, Дмитрий Аверьянович, деньги мне тоже нужны. Надеюсь, твоя подруга не устроит нам там партизанскую войну? А ну, поднимайся, тварь, живо! — Он схватил испуганного полковника за шкирку, пнул по бедру. — И не вздумай хоть раз притормозить…

Полковник пробовал брыкаться, но эта ночь была не его. Попытки к бегству пресекались с особой жестокостью. Злоумышленник обладал невероятной силой и отменной реакцией. Наверх решили не ходить. Он гнал несчастного к кабинету — несколько шагов от вестибюля. Ключ не понадобился, ларчик открывался просто — каблуком по двери. Полковник что-то лопотал, вибрировал, воюя со связкой ключей. Один из последних был от сейфа. Тянуть резину не удавалось — любая пауза в движениях сопровождалась затрещинами. Хлюпая носом, он вытаскивал из сейфа, вмурованного в стену, пачки денег — российских, европейских, американских. Злоумышленник присвистнул — жил Дмитрий Аверьянович явно не на зарплату. Он рассовывал банковские упаковки по внутренним карманам своей затрапезной стеганки, а когда полковник снова начал тормозить, пригвоздил его хребет каблуком к полу и остатки содержимого выгреб самостоятельно. Стопка документов злоумышленника не взволновала, он порвал ее и разбросал клочки по полу. Улов получался солидный. Он сцапал за шкирку хозяина кабинета, погнал обратно. На втором этаже кто-то хрипел и кашлял — коллеги Глотова начинали приходить в себя. Но чем они могли помочь своему начальнику? Вестибюль был пуст, желающих отличиться не наблюдалось. Полковник повалился под застекленную дверь, стеная от боли и разочарования. Он снова здесь! Ничего не менялось! Это несправедливо! Черепную кость высверливало дуло пистолета, а в глазах преступника блестело предчувствие утоленной мести.

— Засим расстанемся, господин полковник, — утробно вымолвил злодей. Истории неведомо, хотел ли он на самом деле стрелять. Глотов взвился, как поруганная добродетель: