Владимир Колычев - Не верю в доброту братвы

– Вот и я о том же… Нехорошо меня здесь встретили.

– Нехорошо.

– Мы с Густавом когда-то вместе начинали. В Москву приехали, рэкет, «крыши», все дела. Я в бизнес ушел, а он так и остался животным… – пренебрежительно усмехнулся «смотрящий». – Мы ведь с ним друзьями когда-то были, а он бизнес у меня отобрать захотел. Пришлось бодаться… Моя взяла. Моя всегда берет, а он этого не понял. Прессовать меня здесь стал…

– Он тебя прессанул, а твоя снова взяла, да? – проговорил Глеб, еле ворочая затяжелевшим языком.

– Как обычно, – торжествующе улыбнулся Сокол.

– С чем тебя и поздравляю!..

«Смотрящий» откупорил вторую бутылку, но Глеб ладонью накрыл свой бокал. Нельзя ему больше, а то ведь и скопытиться можно после штрафной голодухи.

– Тебе чего от меня надо, Юра? – жестко спросил он. – Если кого-то «замочить», то это не ко мне, я в эти игры не играю. А если будешь настаивать… – Глеб запнулся и выразительно посмотрел на Сокола.

И тот все понял.

– Не буду я настаивать, – покачал он головой.

– А зачем тогда звал?

– Хотел посмотреть, что ты за человек.

– Ну и?..

– Ну мы же пьем вместе. С фуфлом я бы пить не стал.

– Ты правильный мужик, Юра…

Глеб поднялся, сжал кулак и протянул его Соколу. Тот ответил ему тем же, и их кулаки соприкоснулись в дружеском жесте. Только дружбы между ними не будет. Глебу это не надо, да и тому здесь «шестерки» нужны, а не друзья.

– Бывай, брат!

Глеб вышел из комнаты отдыха, добрел до своей койки. Засыпая, он думал, что завтра его снова закроют в «ШИЗО». Но нет, утром после завтрака он отправился на работы, в промышленную зону, к своим ненавистным бревнам.

Никто его больше не донимал – ни «кум», ни доморощенная блатота. Но с каторжной работы его не перевели. И долгосрочных свиданий не будет до конца срока. Но ведь не так уж и много осталось, год всего и четыре месяца.

Год и четыре месяца осталось, без права на досрочное освобождение. Ничего, он все стерпит. И вернется домой. Чтобы начать новую жизнь.

Тк-тк-тк-тк… Строчит машинка – шов за швом, платье за платьем.

Тк-тк-тк-тк… Тянется время – день за днем, год за годом…

Так и живет Нина – работа, работа и еще раз работа. Целыми днями за машинкой, без выходных. Вдохновения нет и быть не может, но рука набита, поэтому и упрекнуть ее не за что.

Упрекнуть она может себя только в том, что Глеба предала. Нельзя было ложиться под Севу… Но ведь ничего уже не изменишь. Глеб сидит, а она заживо себя похоронила в мастерской. С раннего утра до позднего вечера работает. В той комнате работает, где они когда-то были счастливы с Глебом, и ночует здесь же.

Глеб не хочет ее видеть, не пишет, не звонит, не зовет к себе, но, может, он все-таки вернется к ней. А срок уже выходит, скоро исполнится три года, как его арестовали.

– Все работаешь? – спросил из-за спины знакомый женский голос.

Нина кивнула, но на звук не обернулась. Да, она работает, и не надо ее отвлекать.

Она узнала этот голос. Оксана за спиной стоит. Нина ее не видела, но почувствовала запах ее духов. Очень дорогие это духи.

Но зачем она пришла? Что ей здесь нужно? Если товар на продажу, так это все через Женю, а здесь, в этой мастерской, Оксане делать нечего.

– Нин, ты чего как неродная?

Оксана подошла к ней, пальцами мягко коснулась ее шеи. И так Нине стало вдруг приятно, что руки стали неметь от слабости.

Чтобы бороться со слабостью, сначала надо изучить ее. Нина очень хорошо знала, чего ей нужно бояться и как уходить от искушения. Но ведь Оксана не мужчина, она женщина. Ее не надо бояться.

– У тебя уже сколиоз, дорогая, – сказала Оксана, ласкающими движениями ощупывая ее позвонки.

– Это от работы, – ответила Нина, с силой передернув плечами. И опасные руки с себя стряхнула, и наваждение.

– Нельзя же так себя запускать… Ты давно на себя в зеркало смотрела? – Оксана взяла Нину за руку, оторвала от стула, подвела к зеркалу: – Ну и на кого ты похожа?

Осунулась Нина за три года, лицом потемнела, постарела. И платье висело на ней, как балахон на скелете.

– Я, конечно, хочу быть худенькой, – заметила Оксана, – но не до такой же степени… Слышала, узникам Освенцима пенсия специальная полагается, думаю, ты получишь ее без вопросов.

Она издевалась над Ниной, но вовсе не для того, чтобы оскорбить ее и унизить. И веселье у нее в глазах добродушное.

– Не нужна мне пенсия, – вздохнула Нина.

– А что тебе нужно? Ты сама хоть знаешь, что тебе нужно? Заживо себя похоронила и гниешь потихоньку. А ведь скоро Глеб возвращается.

– Да, возвращается.

– А чего так нерадостно?

– Да нет, я радуюсь.

– Что-то не слышно радостного повизгивания, а без этого радость не радость… Может, ты думаешь, что он к тебе не вернется?

– Ну… Какая тебе разница, что я думаю?

Нина уже не та дура, что раньше, и ее не проведешь. Если эта стерва задумала какую-то пакость против нее, так пусть сразу проваливает. А то ведь половинка закроечных ножниц под рукой, да и тюрьмы Нина не боится.

– Что тебе здесь нужно? – резко спросила она.

– Ну, я Женю ищу…

– Нет его здесь.

– Да вижу.

– Позвони ему.

– Телефон не отвечает… Где он, я не знаю.

– Как это не знаешь? – забеспокоилась Нина. – А кто знает?

Женя мог не приезжать сюда неделю, даже две, и она никогда не спрашивала, в чем причина. Она жила здесь как растение, готовую продукцию давала, но ничем не интересовалась. Только по Глебу и скучала, а на остальных едва обращала внимание. Но если с Женей что-то случилось, она будет страдать…

– Достал меня твой Женя, – вздохнула Оксана. – Наверное, придется замуж за него выходить.

– Замуж?

– А ты не знаешь? Он уже три года за мной бегает. С тех пор, как я с Глебом работать стала… Глеб мне нравился, а Женя как-то не очень. Но мы с Женей друзья… Ты за него не переживай, где-нибудь у друзей пьяный валяется.

– Пьяный?

– Да, мать, совсем ты от жизни отстала… Проблемы у твоего Жени, за воротник он закладывает. Ну, еще пока не поздно остановиться… Сказал, если я выйду за него замуж, то он остановится… Может, мне правда за него выйти?

– Замуж?

– А ты что, против? Ну да, я же проститутка, тебе такая невестка не нужна, да?

– Разве ты проститутка?

Насколько Нина знала, Оксана занималась бизнесом, павильон у нее на рынке. И секретаршей она больше не работала.

– Ну, сейчас я этим не занимаюсь, но раньше было… Но так ведь и у тебя дурная слава.

– У меня? – похолодела Нина.

– А разве нет?

– Ты Женю искала, его здесь нет.

– Обиделась?.. А мне, думаешь, не обидно? – жалостливо спросила Оксана. – А обижаться тебе на меня не надо. Я же не оскорбить тебя хотела, я понимания ищу. Обе мы пропащие… Но ведь жизнь продолжается. И мы должны жить…