Михаил Серегин - Ловушка для вора

Так или иначе — лишний раз с ментами ручкаться не очень-то охота.

«Хотя документы у меня в порядке, — подумал Николай, — отличные документы, выданные на имя Маслова Арнольда Антоновича. Третий год пошел уже с тех пор, как Сенька Купец мне их замастырил. Ладно… документы документами, а дела творятся непонятные. На чем я остановился? Ага, яд… Почему именно яд? Очевидно, что опоить Веронику ядом мог только ее знакомый — человек, которому она доверяет. Так вот этот самый человек — падла двужопая — меня и подставил. Теперь такой вопрос остается — зачем он это сделал? Чтобы отвести подозрение от себя самого? Или убийство Вероники подстроено для того, чтобы именно меня подставить? Н-да… В любом случае ясно, что работал человек компетентный во всех отношениях. Ведь меня видел весь персонал «Золотого гребешка», не считая посетителей. Конечно, официанты на меня и укажут. И не вспомнят, гады, как стольники от меня глотали ни за что… Можно, естественно, если меня — не дай господь — мусора прихватят, насвистеть им, что я Веронику до дома проводил, а сам дальше бухать пошел… Не, в этом они наблатыканы — понимают, что если такой мужик, как я, с бабой в кабаке весь вечер бухал да бумажками разбрасывался, то с ней явно не в ладушки играть собирался. К тому же меня могли соседи видеть. А как известно всему миру, для хорошего соседа настучать — все равно что кусок колбасы съесть… Нет, Щукин Николай Владимирович, он же Валов Александр, он же Маслов Арнольд, он же Эдуард Бронштейн, он же… и тэ дэ, и тэ пэ… Нет, надо валить отсюда подобру-поздорову. Если Вероничку завалили за ее делишки какие-то, то мне до этого никакого дела нет, хоть и жаль бабу. А если кто-то ко мне подбирается и, чувствуется, делает это со всей душой и полным вдохновением, тогда тем более — пора уносить ноги. В этом городе я в полном говне, а если свалить успею, то… еще посмотрим, кто кого… А до чертова поезда еще целых полчаса осталось…»

На этой мысли пиво у Щукина закончилось. Несколько минут он раздумывал, не пойти ли еще за бутылочкой, но отказался от этого. В голове его уже основательно прояснело, а туманить себе мозги алкоголем в его нынешнем положении — дело последнее.

Тем не менее покурить следовало бы.

Николай поднялся с пластикового кресла и тут же боковым зрением заметил двух милиционеров, патрулирующих здание вокзала.

Служители закона направлялись явно в его сторону, поэтому Щукин решил лишний раз не испытывать судьбу, а переждать опасные минуты в общественном туалете — благо время для его посещения уже наступило.

Ничем не выказывая своего волнения, Николай сунул руки в карманы брюк и неторопливо отправился к лестнице, ведущей на первый ярус помещения железнодорожного вокзала.

«На том же месте в тот же час!» — ревела музыка в вокзальных динамиках.

«Лучше бы мне оказаться в этот час в другом месте», — так подумал Щукин, когда услышал за своей спиной растягивающий слова голос:

— …ское отделение, сержант Ивасев. Ваши документы, пожалуйста.

Очень надеясь, что эти слова относятся не к нему, по крайней мере сделав вид, будто не расслышал, Николай продолжал свой путь так же неторопливо.

— Гражданин!

Теперь Щукин не сомневался, к кому обращались, но не остановился и на этот раз, а повернулся только тогда, когда его схватили сзади за локоть.

— Глухой, что ли? — осведомился один из патрульных — немолодой старший лейтенант, на морщинистом лице которого было ясно написано, что ему уже не суждено дослужиться хотя бы до капитана.

— Извини, старлей, — осторожно высвобождая локоток, проговорил Николай, стараясь не обдать милиционера пивными парами, — не расслышал. Музыка орет.

— Документы, — хмуро повторил патрульный.

— Пожалуйста…

Щукин достал из кармана паспорт.

— Арнольд Антонович Маслов, — проговорил патрульный и посмотрел на Николая с такой мрачно-подозрительной миной, будто у того на лбу должны быть написаны настоящие имя-отчество-фамилия. — Приезжий?

— Прописка московская, — кивнул Щукин.

Старший лейтенант достал вложенный в паспорт билет и долго его изучал.

— Через полчаса уезжаю, — пояснил Щукин, — боюсь не успеть. Мне бы в сортир еще зайти…

— Успеешь, — буркнул старлей, снова погружаясь в изучение билета.

Щукин с тоской подумал о том, что все его деньги засунуты под обложку паспорта, который сейчас находится в руках милиционера. А милиционерам Щукин отчего-то привык не доверять. Может быть, оттого, что сам как-то три года отбывал срок в колонии общего режима под Самарой — и отбывал бы еще два года, не случись тогда амнистия. А может быть, по другой какой-то причине.

Молоденький сержантик Ивасев, который первым окликнул Щукина, очевидно, устав стоять без дела, подошел к Николаю поближе и деловито втянул розовыми, как у поросенка, ноздрями воздух.

— Выпили? — как-то даже доброжелательно осведомился он.

— Пива, — ответил Щукин. — Что, нельзя?

— Пива? — оживился старлей. — Так ты что — нетрезвый?

— Почему это — нетрезвый? — удивился Щукин. — Пивка попил… бутылку. Вы чего, мужики, из общества трезвости, что ли? И не пил я, а того… лечился.

— Лечился, — задумчиво проговорил старлей. — А где ты вчера гулял?

Предчувствие ледяной иглой кольнуло Щукина — он так ясно почувствовал холод под сердцем, что даже слегка передернул плечами.

— Вообще-то у друга на дне рождения, — сказал он, — а что? Какие-то странные вопросы.

Патрульные переглянулись, старлей переложил паспорт Щукина в левую руку, а правую отвел немного назад — туда, где у него в поясной кобуре висел пистолет. Николай посмотрел на кобуру и вдруг с особенной отчетливостью заметил, что она расстегнута — и, как он немедленно понял, расстегнута вовсе не из-за невнимательности милиционера.

«Так, — стукнуло у него в голове, — приехали… Недаром мне с самого начала показалась странной та настойчивость, с которой мусора ко мне привязались… Пасли? Уже ищут меня? Не могли они так быстро на меня выйти…»

Впрочем, теряться дальше в догадках не было ни смысла, ни времени. Милиционеры переглянулись, и Николай с точностью до миллионной доли секунды поймал тот момент, когда нужно было начинать действовать.

Он резко и сильно толкнул в грудь старлея — тот вскинул руки и, поскользнувшись на гладком мраморном вокзальном полу, рухнул навзничь. Сержант Ивасев, тоненько вскрикнув, схватился за свою кобуру — она у него тоже оказалась расстегнутой — и все тянул оттуда свой табельный пистолет, который неизвестно почему там застрял, не переставая вопить на весь вокзал тоненьким голосом:

— Караул! Милиция! Милиция! — как будто забыл о том, какие погоны у него на плечах.