Михаил Серегин - Ловушка для вора

— С конвоируемыми воспрещается разговаривать. Тем более — водку пить.

— Водку пить вообще нельзя, — сказал Щукин. — В смысле, на работе. Тем более — на вашей.

— Ты чего это? — возмутился Моисей. — Накапать хочешь?

— Нет, — проговорил Щукин. — Ни в коем случае. Лучше вы мне накапайте стакан. Или полстакана.

Моисей посмотрел на Ивана Ивановича и пару раз хлопнул белесыми ресницами.

— Может, и правда дать ему немного? — неуверенно предложил он.

— Ни за что на свете, — твердо произнес Иван Иванович.

— Да он же ее сколько лет не увидит, — сказал Моисей. — Эй ты, — обратился он к Щукину. — Сколько тебе дали-то?

Щукин не успел ответить.

— Его еще не судили, — сказал за него Иван Иванович. — Везут на следствие.

— Вот видите, — тут же подхватил Николай. — А по закону, пока я не осужден, я считаюсь только подозреваемым. Может быть, я вообще невиновный? Как вы мне в глаза посмотрите, когда через год встретите на улице?

— Угрожает, — произнес Моисей, глядя на Ивана Ивановича. — Обещает встретить, как выйдет…

— Нисколько я не угрожаю, — поторопился Николай. — По-человечески прошу — дайте стакан водяры. Это ведь немного. Вы завтра гулять будете по улицам, хоть сотню бутылок сможете купить на свои бабки, а я в камере пухнуть буду… Ну дайте, — проныл Щукин, — чтобы хоть вкус ее не забыть.

Моисей снова посмотрел на Ивана Ивановича. Тот молчал.

— За что тебя? — спросил Моисей у Щукина, тиская в руках заветную бутылку.

— Улицу неверно перешел, — невесело усмехнулся Николай, — с чужим баулом.

— Да ладно тебе, — сказал Иван Иванович, но не Щукину, а Моисею. — Чего ты его слушаешь? Когда они правду-то говорили?

— Значит, не дадите? — вздохнул Щукин.

— Почему это? — поднял брови Иван Иванович. — Может быть, и дадим граммулечку. Вот только…

— Что? — жадно спросил Щукин.

— Спляшешь для нас или споешь, тогда подумаем, — проговорил Иван Иванович и подмигнул Моисею, как бы приглашая его к бесплатному веселью.

— Издеваетесь… — горестно констатировал Николай.

— Мы? — удивился Иван Иванович. — Ни в коем случае…

Николай замолчал, как бы задумавшись тяжело, потом предложил:

— А давайте сыграем? Если я проиграю, то спою вам и станцую — все, что вы захотите. А если кто-нибудь из вас проиграет — нальете мне стакан водяры. Идет?

Иван Иванович и Моисей переглянулись.

— Идет? — повторил Щукин.

— А во что играть будем? — осторожно спросил Моисей. — В карты? Или в шашки?

— Во что хотите… — развел руками Щукин.

— Нашел дураков! — воскликнул Иван Иванович. — Кто же с тобой в карты играть сядет! Вы же, падлы, на этом собаку съели! Играть с уголовником в карты — все равно что с налоговым инспектором ссориться, бесполезно.

— Ну, почему в карты сразу, — сказал Щукин. — Можно вот…

Он опустил глаза в пол, и его взгляд вроде бы случайно наткнулся на ореховые скорлупки.

— В скорлупку вот можно, — предложил Щукин.

— В скорлупку? — заинтересовался Моисей.

— Ага.

— Жульничество, — подумав, уверенно выговорил Иван Иванович. — Он нас как липку обдерет.

— А что мы теряем? — резонно возразил на это Моисей. — Стакан водки? Ерунда какая. Зато хоть небольшое, но развлечение…

— Ну ладно… — с явно неохотой согласился Иван Иванович.

Через час уже до крайности возбужденный Моисей кричал:

— Да ты не мельтеши! Ты медленно показывай!

— Да пожалуйста, — пожал плечами Щукин. — Вот…

Он снова шаркнул по столу звякнувшими наручниками и завертел тремя скорлупками, гоняя между ними жестяную пробку от водки.

— Где пробка? — внезапно остановившись, спросил Николай.

— Тут, — ткнул пальцем Иван Иванович.

— Нет, тут, — показал на другую скорлупку Моисей.

— Так где? — переспросил Щукин.

— Вот тут, — повторил Иван Иванович.

Щукин медленно поднял скорлупку. Под ней поблескивала жестяная пробка.

— Вот черт… — с сожалением проговорил Николай.

— Опять проиграл! — завизжал Моисей. — Давай какую-нибудь русскую народную!

— Русскую народную? — задумался Щукин. — А вот…

Он посмотрел на табачный дым, поднимавшийся кверху от тлеющей сигареты Ивана Ивановича, и с удивлением ощутил, как его собственные тягучие мысли стали складываться в длинные и печальные слова:

Разлу-ука, ты ра-азлука…

Чужая сторона-а…

Никто нас не разлучи-ит…

Лишь мать сыра земля-а…

— Все, — закончив, констатировал Щукин.

Нетронутая еще бутылка водки стояла на столе. Щукин посмотрел на нее и демонстративно сглотнул слюну.

— Еще раз, — потребовал Моисей.

— Хватит, — становясь вдруг мрачным, проговорил Николай.

— А чего так? — усмехнулся Иван Иванович. — Думал нас обмануть, а ничего не получилось? Теперь печалишься?

— Неудобно в наручниках, — объяснил Щукин. — Сблочил бы браслеты, начальник… Это золото без пробы…

Моисей вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.

— Нет, — твердо сказал тот. — Даже и не проси. Наручники не сниму. Мы устав, конечно, нарушаем, играя с заключенным, но…

— Я не заключенный! — возмущенно выкрикнул Щукин. — Я подозреваемый! Прошу не забывать!

— Мы устав, конечно, нарушаем, — невозмутимо продолжал Иван Иванович, — но до того, чтобы браслеты сблочить… тьфу! Наручники снять — до этого дело не дойдет!

— Ладно, — вздохнул Щукин, — песен я еще много знаю. Давайте еще раз попробуем. Только так нечестно — неудобно мне в браслетах, вся ловкость рук ни к черту.

— Привыкай, — усмехнулся Иван Иванович.

Щукин снова закрутил на столе скорлупками.

— Кручу-верчу, обмануть хочу! — приговаривал он. — Где шарик? Отвечай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.

Он остановился и поднял глаза. Дыхание у него вдруг сперло.

— Вот тут, — ткнул пальцем в скорлупку Моисей.

Щукин приподнял скорлупку. Снова блеснула пробка от бутылки.

— Проиграл! — восторженно воскликнул Моисей.

— Спой что-нибудь эстрадное, — заказал Иван Иванович. — Только потише. А то сверхсрочники прибегут. Они, сволочи, дрыхнут уже, но кто знает…

— Нет! — замотал головой Моисей. — Теперь пускай станцует! Станцуй! — приказал он Щукину.

— Что танцевать? — обреченно вздохнул тот.

— Цыганочку, — вспомнил Иван Иванович. — С выходом! Можешь?

— С выходом, это как? — спросил Щукин, стараясь успокоить рвущееся наружу сердце.

Иван Иванович, очевидно, сам не знал, как это — с выходом. Он подумал и кивнул Щукину головой.

— Можно без выхода…

— Без выхода… — повторил Щукин, вкладывая в эти слова иной, только ему понятный, смысл. — Нет, уж лучше с выходом.

Он поднялся и, отметив подозрительный блеск в глазах Ивана Ивановича, торжественно объявил:

— Русский народный танец! Цыганочка с выходом!