Кирилл Казанцев - Ненасытные

– Переживу, – усмехнулся Никита, трогаясь с места…

Он притормозил лишь в закоулках частного сектора – среди бараков и деревянных «казенных» домов начала двадцатого века. Ксюша перебралась в задний отсек, пристроилась рядом с кушеткой, к которой был прикручен ремнями «больной». Она взялась за поручень, склонилась над объектом. Полковник Филин уже не стонал – отпустило. Действие «препарата» закончилось быстро. Не обманули фармацевты, добытые Вадиком Мурзиным. Но он обливался потом, тяжело дышал. Организм обессилел, он не мог пока говорить. Полковник почувствовал подвох, насторожился. Начал всматриваться в склонившуюся над ним женщину. Ее черты ему что-то напомнили, возможно, похожее лицо он видел однажды на фотографии в одной из сводок. Георгий Николаевич смертельно побледнел, задергались мышцы лица. Он завертелся, но ремни держали крепко.

– Вот и славно, больной, – проворковала Ксюша ангельским голоском. – Вы уже почти выздоровели, у вас ничего не болит. И память работает, как японский телевизор. Сейчас мы вам поставим маленький, но болезненный укольчик, и вы уснете на энное время… – И она зарылась в заплечную медицинскую сумку, бормоча, что уж вкатить укол в область мягких тканей головного мозга сможет даже полный профан в медицине…

Полковника полиции терзали кошмары. Из мрака выплывали призраки в белых одеждах, вились по радиусу, что-то шептали, всасывались в организм через ноздри и начинали там подрывную деятельность. Клацали зубами разложившиеся мертвецы, пытаясь откусить от него кусочки. «Вы арестованы, гражданин Филин, – с придыханием сообщал зловещий шепот. – Вы отправляетесь в Москву, чтобы предстать перед судом военного трибунала, который применит к вам высшую меру социальной защиты…»

При чем тут Москва? При чем тут военный трибунал? Все это было чудовищно реальным, казалось настоящим. Его куда-то везли на больничной каталке – перед глазами был тоннель, освещенный редкими огнями, свет в конце тоннеля не просматривался…

Главный полицейский города Чемдальска очнулся в абсолютной темноте. Он лежал на спине на чем-то жестком, с вытянутыми по швам руками. Ни разу в жизни он не испытывал такого трепетного страха. Бравый офицер, серьезный, деловой, способный навести ужас на подчиненных одним лишь поджатием своих циничных губ, он умирал от съедающей его жути. Мужчина с головой был укрыт подозрительно попахивающей простыней, большой палец левой ноги что-то сдавливало, доставляя неудобство. Георгий Николаевич, пугаясь самого себя, поднял руку, отогнул простыню. Светлее не стало. Темнота царила беспросветная. Было прохладно, холод пощипывал кожу. Ощущался отвратительный запах – все помещение, где он лежал, было пропитано этим стойким запахом. Живот не болел, все прошло, осталась лишь вялость в членах и неразбериха в голове, помноженная на ужас, от которого он превращался в какого-то маразматика.

– Где я, черт побери? Кто здесь? – прохрипел он и начал обливаться холодным потом, когда эхо отразилось от стен и забилось над головой.

Ответа не было. Помещение, судя по всему, было немаленьким. Георгий Николаевич затаил дыхание, предпринял попытку успокоиться. Он должен держать себя в руках, должен разобраться, выявить и наказать виновных. Тишина, в отличие от темноты, абсолютной не казалась – на потолке приглушенно гудела вентиляция. Он провел по телу руками – пальцы скрючились, почти не сгибались. Полковник понял, что его раздели до майки, сняли обувь с носками, но оставили форменные брюки. В кармане прощупывалась зажигалка, носовой платок, какая-то мелочь в сложенных купюрах. Может, он еще не проснулся? – мелькнула обнадеживающая мысль. Ведь все, что он видел до этого, казалось до одури реальным. Продолжение следует?

Полковнику казалось, что рядом кто-то есть. Рядом точно кто-то был! Но кто? Что он помнит из событий последнего времени?.. Он ел безумно вкусный борщ, кромсал вилкой тефтели, невестка Саша со скромным видом подливала вино… Вот тварь, это она его отравила! Подмешала в вино какую-то гадость, зная, что в доме только свекор потребляет спиртные напитки. Она ведь тихо ненавидит все семейство, вытащившее ее с социального дна, давшее пищу и кров. Ненавидит мужа, лишившего ее свободы, ненавидит свекра, свекровь, гувернантку, считая, что эти люди неправильно воспитывают ее отпрыска Кирюху…

Заскрипела медицинская каталка, на которой он лежал, угрожающе качнулась. Грудь сдавило. Он привстал, вцепившись в края каталки. Дышать было трудно, руки тряслись, но он справился. Филин сел, попытался дотянуться к большому пальцу левой ноги. Но что-то мешало, давило. Он нащупал прямоугольную бирку, туго прикрученную к фаланге тонкой проволокой. Размотать ее не удалось, руки дрожали, только кожу порвал. Он неуклюже попытался сползти с каталки, которая пружинисто подрагивала и скрипела. Свалился на пол, несколько мгновений сидел на коленях, унимая дрожь. Холод чувствовался все сильнее. Полковник поднялся, и снова страх раскаленной кочергой вонзился в мозг. Такое ощущение, что в голову летит отточенная секира. Он рухнул на колени, что-то прохрипев. Случайно зацепил соседнюю каталку – она качнулась, и с нее что-то упало полковнику на голову. Он чуть не поседел. Метнулся в сторону. Все тихо. Вспомнил о зажигалке, полез в карман трясущимися пальцами, извлек газовую безделушку с рифлеными гранями, высек пламя. Прочертились элементы конструкции медицинской тележки, серая простыня, свисающая человеческая рука с узловатыми посиневшими пальцами. Она и приголубила офицера… Полковник взвыл от ужаса. Но нашел в себе силы подняться, стащил простыню с лежащего на каталке тела. И чуть не помер окончательно, узрев в зыбком пламени изъеденного трупной синью Егора Касьяновича Калмановича…

Полковник попятился, хватаясь за сердце, и вывалился в проход между рядами каталок. Ноги заплетались, каталки с силой ударялись друг об друга. Еще одно тело упало на пытающегося выкарабкаться Филина, он снова высек пламя – благо, сжимал зажигалку мертвой хваткой. У мертвеца была избыточная масса, обрюзгшее лицо со свисающими брылями… Полковник пятился, на что-то натыкался, выронил зажигалку из ослабевшей руки. Остатки разума сообщали, что он находится в морге, но рассудок полковника уже отправился в «свободное плавание». Какое-то время он пытался нащупать зажигалку, но потерпел неудачу, натыкался на какие-то стойки, поворотные колеса. Полз, лавируя между тележками, затем уткнулся в стену. Он выпрямил ноги, прижался позвоночником к стене, стал заговаривать безумный ужас. И только немного успокоился, как различил, что пространство озарено очень бледным голубоватым светом. Возможно, с потолка, возможно, с пола – источник освещения не просматривался. Темень слегка посветлела, прочертились ряды каталок, простыни, под каждой кто-то лежал… И вдруг он различил глуховатое кряхтение, заворочалась простыня напротив него. Стала медленно приподниматься… Он захрипел, вконец обезумевший, бросился в узкую щель между каталками, вывалился в проход, где снова не удержался, покатился, сшибая каталки. Затем застыл, раскинув руки, уставился слезящимися глазами в мерцающий потолок. Несколько минут он лежал, восстанавливая дыхание. Покойники не окружали, но запах мертвечины уже въедался в нос, съедая последние крохи разума.