Татьяна Полякова - Мой любимый киллер

— Чушь, — покачала я головой. — Я металась тогда возле дома, я искала и никого не нашла… Хорошо, — довольно резко прервала я поток ненужных мыслей. — Завтра заеду в библиотеку и посмотрю подшивки газет. Возможно, мне удастся за что-то зацепиться…

Предположим, Ванька чудом остался жив, был отправлен в детдом, где его нашел Толстяк. Увез в надежное место и теперь там держит. Очень хорошо. Мне остается сесть Толстяку на хвост, и в конце концов он приведет меня к сыну. Можно потребовать телефонного разговора с Ванькой или еще одну фотографию, чтобы Толстый слегка пошевелился. Стоит попробовать… Любопытно, откуда взялся этот Толстяк, кто он и какое отношение имел к Димке? Назваться он не пожелал, но это не проблема: не сегодня-завтра эти ребята непременно появятся. Я не прилетела самолетом и заставила их поволноваться. Само собой, они решат напомнить мне о правилах игры. Если повезет, я очень скоро узнаю, где обретается Толстяк.

Далее: в одиночку мне с его командой не справиться, а на чью-либо помощь рассчитывать не приходится, значит, следует попытаться усложнить Толстяку жизнь. Он заинтересован в деньгах, .а кто-то заинтересован в моей смерти, поэтому и послал убийцу в ту памятную ночь, когда мне пришлось немного помахать топором. Послал убить или узнать что-то о деньгах? Скорее убить, хотя, возможно, и то и другое. Если этот человек или люди так желали от меня избавиться, значит, у них были на то причины: иначе почему бы не оставить меня после взрыва в покое? Ответ один: я знаю или могла знать нечто для них опасное. Например, где находятся деньги. Предположим, у Димки был сообщник, который не имел привычки делиться, взрыв был ему на руку, а может, он сам и организовал его — вариантов здесь несколько, а потом попытался убить меня. Если пытался раз, попытается и второй. Вот это и надо использовать. Толстяку придется проявлять беспокойство о моей безопасности, а я попробую половить рыбку в мутной воде. Если Ванька жив и если мне очень повезет, я его найду. А пока первое, что следует сделать: позаботиться о том, чтобы о моем появлении в городе узнали все заинтересованные лица.

— Постараемся быть на виду, — вслух произнесла я и закрыла глаза.

В девять утра я вышагивала возле будки ГАИ, где вчера оставила машину Виталия. Инспектор лениво позевывал и смотрел по сторонам без видимого интереса. Утро было прохладным, туманным и в самом деле нагоняло тоску. Заметив меня, он насторожился и стал смотреть в мою сторону, ожидая, когда я подойду. Изобразив целую гамму переживаний от застенчивости до глубочайшего почтения к стражам порядка, я издалека поздоровалась и сказала заискивающе:

— Извините, я возле стоянки нашла ключи, вроде бы от машины. Никто не спрашивал?

— Нет. — В его голосе тоже отразилось многое: от привычной подозрительности до удовлетворения моим внешним видом после весьма тщательного осмотра.

— Может, кто спросит, — пожала я плечами. — Я их у вас оставлю? Давать объявление в газету лень, да и деньги у меня не лишние.

— А где вы нашли?

— Возле красных «Жигулей», видите? Лежали на асфальте у переднего колеса.

— Ясно. Оставляйте. Явятся за машиной, глядишь, догадаются спросить.

Я протянула ему ключи в тайной надежде, что «Жигули» все-таки вернутся к Виталию: в конце концов, машина стоит в нескольких метрах от будки и ее обитатели должны обратить на нее внимание, а также узнать, что она в розыске.

Я уже собралась уйти, но тут мой собеседник неожиданно насторожился:

— А что вы делали на стоянке?

— Знакомого ждала, а он не приехал. Пойду на троллейбус. До свидания.

— До свидания, — произнес он с таким видом, точно прощался с единственной звездочкой на погонах. А я поспешила прочь, пока он от безделья не замучил меня вопросами.

Я отправилась в библиотеку, где, потратив больше трех часов, тщательно просмотрела все губернские газеты двухлетней давности. Никакого упоминания о том, что мой сын жив, найти не смогла. Напротив, газеты дружно утверждали, что все погибли. Версию с детдомом можно смело отбросить, но надежды я не теряла: я ведь, по всеобщему мнению, мертва, а вот сижу, газеты читаю. Почему-бы моему сыну… «Стоп, — одернула я себя. — Ты пришла сюда посмотреть газеты, а не рыдать над каждой строкой». Я вышла из здания и с полчаса сидела на скамейке в парке, наблюдая за детишками. Визжа и брызгаясь, они кружили возле фонтана. Солнце выглянуло из-за облаков и посматривало с небес как-то неуверенно, но все равно было уже по-летнему тепло, солнечный луч пробился сквозь листву огромной липы, под которой я сидела, и лег на ладонь.

— Привет, — сказала я, шевельнула пальцами, и он исчез. Детишки побежали дальше по аллее, а я поднялась и пошла к выходу. — Можно подумать, что у тебя много времени, чтобы тратить его на сентиментальные размышления, — ворчливо заметила я и ускорила шаг.

По дороге мне в голову пришли любопытные мысли, и я решила посетить магазины в центре, следовало купить себе кое-что из одежды, мой наряд не выдерживал критики, а вечером я собиралась в ресторан.

В три часа я вернулась в гостиницу, нагруженная покупками и радуясь щедрости Толстяка. Может, он надеялся, что я потрачу деньги с большей для него пользой, но на этот счет я ему ничего не обещала.

Я открыла дверь, вошла и без удивления обнаружила на своей кровати Здоровячка, который сопровождал Толстяка в первую нашу встречу.

— Ты один? — спросила я, пнув дверь ногой. Он приподнялся, смерил меня взглядом, как видно, планируя, что душа моя незамедлительно уйдет в пятки, но душа даже не шелохнулась, а вот настроения его визит мне прибавил: выходит, мальчики всполошились — очень хорошо. — А где же Толстяк и тот симпатяга с веселыми глазами?

— Как ты попала в город? — спросил он сурово, с подозрением глядя на свертки, которые я бросила на кровать. Здоровячку пришлось сесть и потесниться.

— Автостопом, — охотно поддержала я разговор.

— Тебе дали билет на самолет.

— Да, я помню. Меня тошнит в самолетах. Разве я не рассказывала вам?

— Почему ты остановилась в этой гостинице?

— А что? Она ничем не хуже других. Не было указаний, где мне останавливаться, а с этой гостиницей у меня связаны приятные воспоминания. То есть не с гостиницей связаны, а с рестораном. Я здесь отмечала свое восемнадцатилетие.

— Тебя зачем послали? — проворчал паренек.

— За деньгами, — пожала я плечами. — Но деньги не помеха воспоминаниям. Как себя чувствует Толстяк? Как прошел перелет?

— Заткнись… Что-то ты больно веселая. А это что за дерьмо? — ткнул он пальцем в сторону коробок и свертков.

— Купила кое-что. — Я принялась хвастаться, развернула платье, приложила его к груди и поинтересовалась: