Татьяна Полякова - Мой любимый киллер

— Деньги ей не нравятся… Я их что, ворую? Я их, между прочим, зарабатываю… Вкалываю по двенадцать часов в сутки…

Его речи производили впечатление: причем не только на родителей, я тоже понемногу начала чувствовать себя виноватой. Однако возвращаться к нему не спешила. В конце концов моя стойкость, принятая им за упрямство, вынудила мужа поговорить со мной серьезно.

— Ты думаешь, я жулик или того хуже? — грустно спросил он, а я вздохнула:

— Я думаю, что ни в одной фирме служащим не платят таких денег. Если ты сможешь меня разубедить, я буду только рада.

— Во-первых, я не просто служащий, во-вторых, я — компьютерный гений, надеюсь, это доказывать не надо?

— Не надо, — усмехнулась я. — Гениальность как раз и настораживает, знать бы, куда она направлена.

— Ах вот оно что! — Димка поморщился, помолчал, вздохнул и продолжил:

— Ты решила, что я занимаюсь чем-то противозаконным?

— А что бы на моем месте решил ты? — запечалилась я.

— Это не так…

— А почему мы прятались у Веры? Он опять поморщился:

— В тот раз неприятности были у нашей фирмы, а не у меня лично Я просто перестраховался.

— Какая разница? — удивилась я, Димка понял, что для меня разницы действительно нет, и загрустил по-настоящему.

— Послушай…

— Не пойдет, — перебила я. — Ты имеешь право рисовать собой, но есть Ванька… в общем, опасности отменяются. Я не люблю боевики, а в жизни мне они и вовсе без надобности.

— Никаких боевиков и никакой опасности. Честно. Ну что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?

— Лучше всего найди другую работу, — отрезала я. На этом в тот раз мы и закончили.

Работу Димка нашел, и через две недели после этого события мы с сыном вернулись к нему. Муж бродил по квартире, качал головой и восклицал:

— Отказаться от таких денег… Кому рассказать — не поверят.

В новой фирме работать ему приходилось меньше, а платили, на мой взгляд, очень даже неплохо. Жизнь наладилась, и сомнения остались в прошлом.

Мы получили ссуду в банке и взялись строить дом. Строительство завершилось как раз к моему дню рождения, поэтому два события решили объединить: и день рождения отметить, и новоселье справить. Мама и свекровь пришли пораньше и помогали мне на кухне. К четырем часам собрались почти все, стол накрыли в огромной полупустой гостиной. Мебель пока присутствовала только в трех комнатах: детской, спальне и кухне, но это никоим образом не сказывалось на моем хорошем настроении: мне нравился наш дом, и вообще жизнь радовала.

— Ну что, за стол? — спросил папа, заглядывая в кухню.

— Конечно, — кивнула я, намереваясь идти в спальню переодеваться, и тут мама сказала:

— А грибы? И компот. Вишневый, нет, лучше рябиновый. — И я вместо спальни пошла в погреб, пошла потому, что привыкла соглашаться с мамой, хоть и не видела особой нужды ни в грибах, ни в компоте.

Погреб был за гаражом, забавная домушка под железной крышей. Я направилась в ту сторону. Из-за угла вывернул Ванька на велосипеде.

— Ты куда, мам?

— В погреб.

— А зачем?

— За компотом и за грибами.

Мы достигли погреба, я пешком, а сын, используя трехколесный велосипед как самокат.

Я толкнула дверь, обитую железом, вошла внутрь, нашарила рукой выключатель и зажгла свет. В погреб надо было спускаться по металлической лестнице. С трудом открыв люк, я заглянула вниз.

— Я с тобой, — сказал Ванька.

— Вот только попробуй, — погрозила я пальцем: сын был одет в новый костюмчик небесно-голубого цвета, и после посещения погреба его наверняка пришлось бы переодевать.

— Ну, мама, — закапризничал он.

— Можно подумать, ты никогда не был в погребе, — покачала я головой и сурово добавила:

— Марш в дом. Одна нога здесь, другая там. И велосипед убери.

Ванька сморщил нос, но, подхватив велосипед, покатил к дому. Дождавшись, когда он поставит велосипед у крыльца, я, удовлетворенная сыновним послушанием, спустилась в погреб. Хотя в дом мы переехали недавно, погреб, стараниями моей мамы, был забит до отказа. Чертыхаясь, я смогла отыскать грибы, а также трехлитровую банку с рябиновым компотом. Поставила обе банки в сумку и стала осторожно подниматься по лестнице.

В этот момент раздался чудовищный грохот, земля содрогнулась, я оступилась, чуть не выронив сумку, а крышка люка захлопнулась.

— Господи! — вскрикнула я, бросила сумку и, взбежав вверх, принялась воевать с крышкой. — Что это было? — испуганно шептала я, не в силах найти объяснение подобному грохоту. О землетрясении в наших краях никогда не слышали, и предположения возникали самые фантастические. — А вдруг самолет упал? — ахнула я и удвоила усилия. Крышка наконец подалась, я смогла выбраться на поверхность и шагнула на улицу: остатки того, что несколько минут назад было моим домом, догорали под неярким осенним солнцем.

Я попробовала закричать и не смогла. Вытянула руки по швам и замерла, как солдат на параде в ожидании команды. Взрыв был такой чудовищной силы, что от стен осталась лишь груда обломков, разлетевшихся по всему участку. То, что никто из находившихся в доме просто не мог выжить, было ясно, и все-таки я бросилась к тому месту, где раньше была веранда. Когда я в последний раз видела сына, он поднимался на крыльцо.

Плотная стена огня не позволила сделать даже шаг. Я выла, загораживая лицо руками, и пыталась повторить попытку, но все это было бессмысленно. Я услышала звук сирены, где-то кричали люди, а я, враз осознав, что все кончено, заползла за погреб, равнодушно наблюдая оттуда за всеобщей суетой. Я могла думать только об одном: Ванька хотел спуститься со мной в погреб, а я отослала его в дом. Сама отослала. Если бы я позволила ему спуститься он бы остался жив…

Я пролежала за погребом часа два, хотя, может быть мне так показалось. Странно, но за это время никто не обратил на меня внимания. Появилась милиция, народ прибывал, но все это оставило меня совершенно равнодушной, никого из людей я не хотела видеть. На четвереньках достигла конца участка, выбралась на дорогу и бегом припустилась в сторону рощи, где и сидела до самой ночи. Все, что я тогда делала и о чем думала, вспоминается крайне смутно. Что-то гнало меня прочь из города, дальше от обугленных развалин дома. Уже под утро я оказалась в садовом кооперативе, в доме, принадлежавшем родителям Димки, рухнула на кровать и, кажется, потеряла сознание.

Беспамятство чередовалось с тревожным сном, и в себя я пришла только на третий день. То есть, придя в себя, я не знала, сколько прошло времени, вскочила, бессмысленно кружа по единственной комнате садового домика, и пыталась убедить себя в том, что все происшедшее не более чем дурной сон. Потом отыскала кофту свекрови, натянула ее, потому что погода испортилась и стало холодно, и направилась в город. До него было не более километра, я шла, кутаясь в кофту и зябко ежась, все еще пытаясь убедить себя в нереальности происходящего.