Татьяна Полякова - Деньги для киллера

Потом в жизни Игорька и в наших отношениях произошли разительные перемены.

Все началось с шелковой турецкой рубашки.

Когда он в нее вырядился, то при встрече со мной стал смотреть мне прямо в глаза и при этом лихо улыбаться. Когда к рубашке добавилась цепь на шее, начал здороваться, а когда возле нашего подъезда возник белый «Мерседес», Игорек стал невероятно разговорчивым, то есть, обращаясь ко мне, мог произнести слов пятнадцать, при этом почти не краснея. Однажды, в состоянии опьянения, он даже решился зайти ко мне в гости, плакал пьяными слезами на моей кухне и клялся в вечной любви. После чего мне пришлось подняться к Вере Сергеевне, его матушке, и Игорек был выдворен по месту жительства. Утром он пришел ко мне красный как рак и, пряча глаза, извинялся.

В результате этого случая наши отношения стали почти дружеские.

Во дворе Игорька считали бандитом.

Подрастающее поколение с энтузиазмом намывало его «Мерседес». Выло от счастья, когда Игорек, подъезжая, бросил им: «Здорово, мужики!» О нем рассказывали истории, бабульки у подъезда поджимали губы при его появлении, а родная матушка под горячую руку называла его «бандюгой».

В общем, если и был человек, способный помочь нам в нашей дрянной ситуации, так это, видимо, Игорек.

— Вот что, ошибка природы, — сказала я Соньке, когда мы входили в подъезд, — помалкивай, что бы я ему ни сказала. Лучше всего притворись глухонемой.

— Ладно, — кивнула Сонька. — Только ты бы мне сначала…

— Потом, — перебила я и надавила кнопку звонка Игоречкиной квартиры.

Дверь открыла Вера Сергеевна.

— Здравствуйте, — дружно улыбнулись мы. — Игорь дома?

— Дома, — сказала она, запуская нас в прихожую, — спит. Явился под утро.

— А разбудить его нельзя? — заискивающе спросила я. — Он нам очень нужен.

— Чего ж нельзя, можно. Вы в кухню проходите. Сейчас чайку попьем.

Тут из спальни послышался сонный Гошкин голос:

— Ма, кто там?

— Маргарита из четвертой квартиры с подругой, тебя спрашивают.

— Я сейчас, пусть подождет! — крикнул он и вскоре появился в кухне с мокрыми зачесанными назад волосами и лихой улыбкой. На нем были шорты и на шее золотая цепь толщиной с мою руку.

— Привет, — сказал он, садясь за стол. — Какие люди пожаловали…

— Мы по делу, — сообщила я, пленительно улыбаясь, по крайней мере, я старалась улыбаться подобным образом. — Помощь твоя нужна.

— Машину угнали? — деловито поинтересовался он.

— Откуда у нас машина? — удивилась я. — Такая вещь с нами приключилась, даже не знаю, как начать. — Тут я на Веру Сергеевну покосилась, та была женщиной с пониманием и незамедлительно удалилась, хоть и выглядела при этом слегка недовольной.

— Начинай сначала, — усмехнулся Гоша, хрустко раздавив кулаком грецкий орех. Во мне созрела убежденность, что он нас спасет.

— Ладно, — вздохнула я, — дело такое…

И стала излагать. По мере моего изложения лица Соньки и Игорька менялись, сначала они слегка вытянулись, потом обеспокоенно нахмурились, а затем и вовсе стали выглядеть очумелыми. Сонька, естественно, в своих эмоциях заметно опережала Игорька. Тут надо пояснить, что с историей, происшедшей с нами, я поступила весьма художественно, то есть несколько, а если быть точнее, весьма существенно отступила от правды. О моем личном присутствии при захоронении и речи не было. Из моего рассказа выходило следующее: покойный Максимыч 29 апреля ночью видел двух мужчин, которые подозрительно вели себя на кладбище. Утром, движимые любопытством, мы обследовали свежевырытую яму и на дне ее обнаружили медальон: в овале две сплетенные змеи. Далее следовал рассказ о гибели Максимыча, краже Славкой Сонькиного имущества и последующем Славкином исчезновении.

К концу рассказа Гоша орехи не щелкал, сидел потупившись и явно ощущал неловкость. Я с печалью поняла, что он вряд ли поможет нам, и поздравила себя с тем, что разумно поостереглась рассказывать историю в ее первозданном виде. Я замолчала, хлебнула остывшего чаю и уставилась на Гошу.

— И чего? — спросил он, явно туго соображая.

— Если из-за этой ямы погиб сосед и исчез Славка, значит, в ней что-то было.

— Или кто-то, — влезла Сонька, долгое молчание отрицательно сказалось на ее здоровье, она даже слегка посинела.

— Если Славка сказал, откуда у него медальон, значит, Соньке надо ждать гостей.

— Почему мне? — испугалась та.

— Потому что медальон обнаружился у тебя, — злорадно ответила я. Сонька заревела.

— Да, — Гоша покачал головой. — Вляпались вы. Чё сунулись-то, зачем взяли?

— Как же не взять-то, Игоречек, — заблеяла Сонька. — Ведь золото, а мы женщины бедные…

— А от меня вы чего хотите? — задал Гоша вполне разумный вопрос.

— Хотим, чтобы ты нас спас, — ласково пояснила я, считая, что это должно его воодушевить. — У тебя… большие связи, так вот, не мог бы ты узнать, кому этот медальон интересен, и объяснить ему, что мы всей этой истории — сбоку припека.

Гоша хмурил лоб и сопел.

— Да, слышал я про этот медальон, — заявил он наконец весьма неохотно. — Есть в городе человек, Витька Рахматулин. Крутой, полгорода под ним ходит. Вот один из его ребят перед Первым мая пропал, зовут Илья Большаков, у него такой медальон имелся.

Слухи разные ходят, то ли убили его, то ли сам сбежал, и вроде при нем были большие деньги. Очень большие, не для вас и меня, для Рахматулина. Соображаете?

— Дела, — сказала Сонька. — А где же они? Ничего при нем… — Я пнула ее ногой со всей силы, на которую была способна, и она заткнулась, но ненадолго. — Гош, так ты сходи к этому типу и объясни, что к чему, как медальон к нам попал, и все такое…

Гоша криво усмехнулся:

— Ага, будет он меня слушать. — Представляю, чего ему стоило это признание, стало ясно: дела наши из рук вон плохи.

— Может, послушает? — не унималась Сонька.

— Как же, меня и близко к нему не подпустят. Во-первых, я из другой команды, мне придется своим объяснять, что к чему, а во-вторых, не тот я человек, чтобы Рахматулин меня слушал.

— Ладно, — сказала я, придав своему голосу возможную теплоту. — Нет, так нет, попробуем еще что-нибудь придумать.

— Может, вам уехать ненадолго, Маргарита? — предложил он. — Ну, пока я все не выясню и вообще..

— Куда ехать, Игорь? У меня работа. И на что жить?

— Кое-что у меня есть… Ты не думай. — Далее он стал путано объяснять, что именно я не должна думать. Сонька все это время пребывала в подозрительной задумчивости, я поначалу решила, что она готовит себя к бегству с последующей эмиграцией, но по нездоровому блеску в глазах поняла, что это не так. Сонька размышляла. Дело это для нее трудное и поглощало подругу целиком.

Мы выжидательно смотрели на нее, не решаясь прервать столь важный процесс. Тут она подняла брови и спросила: