Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— В надежном, — разозлилась Сонька. — Чем тебе мент не по нраву?

— Сомнения гложут. Например, с чего это он так уверен, что Илья Оборотня не выдал?

— С чего? — озадачилась Сонька, преданно глядя мне в глаза.

— Назови Илья Оборотня, у того начались бы неприятности. Так? Может, Рыжий так уверен, потому что неприятностей у Оборотня нет. Мы-то не в счет. Веня твердо знает, что Оборотень жив, здоров и невредим и охота за ним идет втемную.

— Не улавливаю, — жалобно хлюпнула носом Сонька.

— Вспомни страшилки об Оборотне: никто о нем ничего не знает, вроде как его и нет вовсе. Очень похоже, что бывает он в нашем городе наездами. Бабуля говорила: Илья к Вене ездил часто, а вот Веня всего дважды, семь лет назад. Может быть, он приезжал гораздо чаще, только этого не афишировал. Связь Оборотень поддерживает только через Илью, связной должен быть абсолютно надежен. А кому ты доверишься больше…

— Чем родному брату! — ахнула Сонька.

— Вот именно, — покачала я головой. — А ты говоришь, ясно. Ничего не ясно.

— Витьке донесем?

— Нет уж, пусть твой одноклассник сам покрутится.

Мы шли пешком уже третью остановку, и тут Сонька вдруг опомнилась:

— Ты сумку мою не видела?

— Где, интересно? Ты точно с ней была?

— Была как будто. Дай вспомнить. Из дома я выходила с сумкой, потому что у меня кошелек расстегнулся, деньги выпали, и я сумку на ручку повесила.

Я затосковала, глядя в голубое небо.

Минут через пятнадцать Сонька пришла к выводу, что сумку оставила либо в Левине у бабули (хотя, может быть, и в магазине), либо в машине, когда в город возвращались, либо у рыжего мента, который ментом не был.

— Думаю, тебе следует купить другую сумку, — устало заметила я.

— Ага, умная, сумка денег стоит.

— И что ты предлагаешь? Вновь пройти весь дневной маршрут?

— Ничего я не предлагаю, — обиделась Сонька. — Вот почему ты никогда ничего не теряешь?

— Видишь ли, я совершаю осмысленные действия: мозг контролирует конечности.

— И что я должна понять? — ухмыльнулась Сонька.

— Что случай твой излечению не подлежит.

— Ага. Знаешь, что я думаю? Друзья, а в особенности подруги, существуют для того, чтобы было кому портить тебе жизнь.

— Ты имеешь в виду мою жизнь? — уточнила я.

— Нет. Свою.

— Между прочим, мой троллейбус, — обрадовалась я, запрыгнула на подножку и Соньке рукой помахала, совершенно не подумав о том, что, перегрузив ее мозг большим количеством информации, оставляю ее один на один со своими мыслями. Мыслей у Соньки, как я уже говорила, немного. Но те, которые заводились, сидели крепко и требовали реализации.

Я шла от остановки к дому и думала о Гоше: следовало немедленно вернуть его в больницу. Тут я увидела Витькину машину, выезжающую из моего двора. Встречаться сейчас с Витькой мне совершенно не хотелось, потому я нырнула в подъезд, постояла, пялясь в окно и размышляя, стоит ли идти сейчас домой. Витька мог кого-нибудь оставить у подъезда, если я ему вдруг очень понадобилась. В конце концов решила, что не стоит. Гоше можно позвонить из автомата.

Трубку сняла Вера Сергеевна и сразу запричитала:

— Маргарита, Игорь-то уехал. Сказал, в больницу не вернется, вылечился уже. Хоть ты ему скажи: разве ж это дело, разве ж так можно? Недолечившись… Врачи-то лучше знают, кому выписываться, а кому еще лежать.

— Куда он уехал? — смогла я вставить слово.

— Так разве скажет? Дружки за ним приехали. Сказал, дня на два. Вот теперь думай… матери-то одни переживания…

Я, как могла, утешила Веру Сергеевну, заодно пытаясь убедить и себя, что с Гошей ничего плохого не случится. Однако беспокойство не отступало. Идти домой желания не было, и я решила прогуляться. Как-то так вышло, что я оказалась рядом с домом, где жил Глеб. В гостях у него я не была, но адрес знала. И теперь присела на скамейке, размышляя: стоит ли к нему зайти? На стоянке возле дома его машина отсутствовала, скорее всего Глеба я не застану. Я уже собралась уходить, когда он появился: въехал во двор и притормозил возле меня.

— Привет, киска, — сказал он, улыбаясь, — Надеюсь, ты ждешь именно меня?

— Жду. Именно.

— Что-то случилось?

— Нет.

— Слава Богу. Значит, мы можем встретиться как нормальные люди. — Он приткнул машину на стоянке, и мы вошли в подъезд. Глеб жил на третьем этаже. Он толкнул дверь квартиры, я вошла и замерла растерянно. Кое-что я в жизни повидала, но, честно говоря, такого — не приходилось.

Я совершила увлекательную прогулку по стандартной однокомнатной квартире улучшенной планировки, вернулась в прихожую, которую обозвать прихожей мог разве что ненормальный, и, справившись с первым изумлением, спросила:

— Неужели ты?

Глеб ухмылялся, забавляясь произведенным впечатлением, ответил:

— Конечно, нет. Я ведь рассказывал о нашем стилисте. Нравится?

— Очень идет к твоим очкам.

— Значит, не понравилось?

— Почему же? Стильно. Классно. Безумно дорого. Пыталась представить приблизительную стоимость: запуталась в нулях. Откуда дровишки?

— Разве я не рассказывал, что зарабатываю большие деньги? Тратить их совершенно некуда. Путешествовать я не люблю, отдыхать не умею, ем что попало, лишь бы быстро, к тряпкам равнодушен, машину считаю только средством передвижения. В общем, деньги хоть в кубышку складывай.

— Ты забыл про женщин.

— И про женщин я уже рассказывал. Ухаживать не умею, выгляжу дурак дураком, вот и сижу вечерами перед телевизором, каналы переключаю и вздыхаю, что полжизни прожито, а ничего особо ценного в ней не наблюдалось.

— Грустно, — кивнула я.

— Точно. Выпьем чего-нибудь?

— Можно кофе?

— Хорошо, кофе.

Я расположилась в кухне и наблюдала за Глебом, быстро и умело он накрывал на стол.

— Очки ты носишь и в домашней обстановке? — спросила я.

— Привык, — пожал он плечами. — Знаешь, о чем я подумал? Мы могли бы уехать вдвоем на недельку.

— Отличная идея. Боюсь, как бы ты потом не пожалел об этом.

— С какой стати?

Теперь пожала плечами я.

— Ты продвинулся в своем расследовании?

— Сейчас нам так уж необходимо говорить об этом? — он нахмурился и замолчал, а я продолжала его разглядывать, силясь отгадать: о чем он думает? Не говорит, а думает. Глаза — зеркало души. Свои он прячет за очками. — Лучше расскажи мне о себе, — попросил он. — Я ведь ничего о тебе не знаю…

— Мама врач, папа инженер. Типичные немцы: аккуратные, трудолюбивые, добропорядочные. Папа мечтал о сыне. Говорил: «Если уж я дал другому существу жизнь, то должен верить, что он сумеет постоять за себя».

— Выходит, нордический характер у тебя от папы?

— Выходит. Еще рассказывать?

— Конечно.

— Закончила английскую школу. И музыкальную тоже. Поступила в консерваторию: благодаря трудолюбию и чуть-чуть таланту. В общем, можно было обойтись и без консерватории. Первый мальчик появился в девятнадцать лет. Не выдержал: я была чересчур серьезной. Другие мальчики стали обходить меня стороной. Времена сменились, и появились богатые дяди. Слово «любовница» казалось оскорблением, а «жена» вызывала тихий ужас. Поэтому были только друзья: для душевных бесед и отдыха. Иногда я думаю — это ненормально, иногда — так честнее. Сонька утверждает, что это похуже, чем болезнь Дауна.