Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— Гретка, боюсь я его тащить.

— А в тюрьму не боишься?

— Боюсь.

— Тогда шевелись.

Входить в чулан было страшно.

— Давай попозже, — опять заныла Сонька.

Я впихнула ее туда и сказала сурово:

— Берись за пальто и понесли.

Он, кажется, отяжелел. Мы с трудом вынесли его из дома, а дальше вдоль огорода, картофельного поля — волоком по земле, оставляя заметный след.

— Ой, найдут, — шептала Сонька, — выйду из тюрьмы бабушкой.

Наконец мы дотащились до ямы, стянули с покойника Сонькину скатерть и, стараясь не смотреть на его лицо, столкнули вниз.

— И хороним-то не по-людски, — не унималась подружка, — ты какую-нибудь молитву знаешь?

— Ничего я не знаю, зарывай.

Мы торопливо орудовали лопатами, каждую секунду ожидая появления Максимыча с органами. Косились на пустынную дорогу, но больше всего боялись заглянуть в яму.

Старательно разровняли землю и прикрыли могилу досками. Отошли в сторонку и оценили: вроде бы неплохо.

— С собакой найдут, — тоскливо сказала Сонька.

— Заладила — собака, собака. Пошли.

— Пошли. Есть хочу.

— Придется подождать.

— Это почему, и куда ты меня ведешь?

— На кладбище.

— Зачем?

— Могилу закопаем.

Сонька замерла, я продолжала идти вперед, не обращая на нее внимания. Она догнала меня вприпрыжку и, заглядывая в глаза, спросила:

— Придумала чего?

— Ничего не придумала.

— А зачем закапывать, Греточка?

— Не знаю. Если кого любопытство одолеет, пусть тоже лопатой помашет, как мы.

— Вот ты всегда так. Задумаешь что-то и молчишь, а я не в курсе. Я ведь тоже знать должна.

— Те, что его закопали, вернуться могут.

— Зачем?

— Да откуда я знаю? Памятник поставить. А могила разрыта. Понравится им это?

— Думаю, нет. Для чего-то они ее зарывали.

— Точно. Вот и оставим, как было.

— А Максимыч?

— Пусть доносит органам. Приедут, разроют, а там ничего, ему ж еще и достанется.

— А ведь точно, Гретхен. Я ж знала, ты умная, не дашь пропасть. В тюрьму-то уж больно не хочется.

Мы обошли кладбище и, не заметив ничего подозрительного, принялись за работу.

Все приходит с опытом: закончили минут за пятнадцать. И домой заспешили. Труды тяжкие и обильная выпивка свое дело сделали: спать очень хотелось.

Проснулась я оттого, что Сонька трясла меня за плечо.

— Ты чего? — испугалась я.

— Дождь, — и точно, за окном шел дождь, тихо постукивая в распахнутое окно.

— Дождь. — Это хорошо, — кивнула я, переворачиваясь на другой бок. Часы показывали одиннадцать, и вставать уже не было смысла.

— Эй, белокурая бестия…

— Ну…

— А дождик-то все следы смоет.

— Точно.

— И собачка после дождя ничего не найдет?

— Не найдет.

— Есть все-таки Бог на свете, — обрадовалась Сонька. — Я всегда говорю, должна быть какая-то справедливость. Вот мы, к примеру, старались, выкапывали, хотели человека спасти…

— И влезли в дерьмо по самые уши…

— Да, то есть нет. Я имею в виду, что мы ведь доброе дело сделали, а добрые дела должны учитываться.

— Где?

— Ну, я не знаю… Характер у тебя, Греточка. Начнешь с тобой по-человечески говорить, так ты обязательно все испортишь.

— Я больше не буду. Говори. — Мне было ясно, что это единственный способ отвязаться от подружки и опять уснуть. Сонька развивала свои идеи вселенской справедливости, а я дремала, а потом и вовсе крепко уснула. Правда, ненадолго. Дождь перешел в ливень, в небе загремело, заполыхало, а Сонька принялась выть. Грозы она до смерти боится, утверждает, что в детстве ее молнией ударило, я думаю, даже не один раз.

— Сунь голову под подушку, — посоветовала я. Сонька сунула и при каждом раскате грома тихо скулила. Кого хочешь разжалобит. Я стала ее утешать и по плечу поглаживать. Тут она голову подняла и вдруг стала бледнеть.

— Ты чего? — испугалась я.

— Слышишь?

— Что, гром?

— Нет. В чулане кто-то ходит.

— Да кто там ходит?

— Он…

— Дурища, как он ходить-то может? Мы его у амбара зарыли.

Сонька жутко побледнела и начала креститься, конечно, и на меня страха нагнала.

— Слушай, ненормальная, хочешь, я пойду в чулан, посмотрю? разозлилась я.

— Не надо, — теперь она еще и заикалась. — Я одна боюсь.

Тут я решила, что в чулане мне делать совершенно нечего, и вроде бы тоже начала бледнеть.

— Бежим к Максимычу, — простонала Сонька.

— Вымокнем до нитки, — усомнилась я, — и гроза.

— Добежим.

Мы накинули на голову старый дождевик и бросились к реке. На другом берегу в серых потоках воды появилась фигура в жутком балахоне. Сонька начала оседать, заваливаясь вправо, но тут Максимыч замахал руками и крикнул:

— Давайте бегом.

Мы перебрались к нему и заспешили в дом.

— А я уж к вам собрался, — сказал он, снимая плащ-палатку. — Гроза-то а? Беспокоился, как вы там. Софья Павловна грозу уважает.

— Уважаю, — кивнула Сонька. — Согреться бы.

— Самовар горячий.

— А печка? — спросила я.

— С утра топил.

Мы выпили чаю, и я забралась на печь греться. Было тепло и уютно. От покойника мы избавились, дождь все следы смыл, можно забыть эту историю и жить, как раньше. Через час гроза кончилась, я выглянула из-за занавески: Сонька с Максимычем мирно играли в «дурака».

— Девки, подъем! — я потянулась и открыла глаза. Сонька рядом зашевелилась.

— Который час? — спросила я Максимыча.

— Девять. Засиделись мы вчера с Софьей.

— Кто выиграл?

— Я. Глянь, Маргарита, чего в деревне делается.

— Чего ж в ней такого особенного? — насторожилась я.

— А ты выйди на улицу-то, выйди.

Я вышла на крыльцо и ахнула: деревня вдруг ожила, у каждого дома красовались машины, а у неизвестного музыканта целых три. Мне стало нехорошо при мысли о том, как близко мы были от беды.

— Дачники приехали. В три дома на все лето. Пенсионеры, — довольно заметил Максимыч.

— Теперь тебе что не жить, — кивнула я, — не заскучаешь.

Тут на крыльце возникла Сонька.

— Максимыч, у тебя картошки на посадку не будет?

— Найдем.

— Что это за любовь к сельскому хозяйству? — удивилась я, когда мы шли к дому.

— Ну, не знаю. Дачники должны картошку сажать. Не можем мы здесь жить, ничего не делая.

— А я не здесь. Я домой.

— Ты что? — ужаснулась Сонька. — А Максимыч? А если в органы" сообщит?

— И что мы сделаем?

— Будем в курсе. Греточка, нельзя нам никак уезжать. Мы должны держать руки…

На этом…

— На ширине плеч, — подсказала я.

— Да… Свинья ты, Гретка. Мы должны знать, что происходит.

— Ясно. Временами облачно. Местами кратковременные осадки.

— Чего?.. Греточка, ты меня послушай.

Конечно, я не такая умная, как ты, может быть, я даже совсем неумная…

— Дура, что ли?

— Может, дура, — согласилась Сонька, — но кое-что я понимаю: мы должны все держать под контролем, — нашла она нужную фразу и так обрадовалась, что и я начала радоваться из чувства солидарности: детская радость в глазах дорогой подруги была умилительна.