Виктория Платова - Купель дьявола

— Я рассказала вам все.

— Как съездили в Голландию? — тактичный Марич решил переменить тему.

— Уже не помню. Наверное, хорошо… Вы простите меня, капитан, я пойду. Меня дети ждут и Лаврентий. Поминки.

Больше всего я боялась, что Марич увяжется за мной — органы привыкают открывать все двери с ноги, — но, к счастью, этого не произошло. Капитан бережно взял мои пальцы и заглянул в глаза.

— Я оставлю вам свой домашний телефон, Катя. Если надумаете… Если вспомните что-нибудь… Если появятся какие-нибудь подозрительные люди — звоните.

Он вынул из кармана сложенный вдвое тетрадный листок. Н-да, здесь ты как-то не рассчитал, капитан. В комплекте с таким пижонским пальто и с таким пижонским кашне обязательно должна идти еще и визитка. Золотое тиснение на черном фоне. И латинский шрифт, а не какая-нибудь рабоче-крестьянская кириллица. Я спрятала бумажонку в карман, даже не развернув ее.

— Я все-таки думаю, что убийство вашей подруги каким-то образом связано с делом Быкадорова. С пропавшими экземплярами коллекции. Возможно, она что-то знала. Возможно, догадывалась, где может находиться похищенное.

— Я не думаю…

— Пока мы не поймем причину, пока не вычислим мотив, мы не сможем очертить даже примерный круг подозреваемых.

— Следователь сказал мне, что Жеку убил явно не профессионал.

— Это не меняет дела. Профессиональный вор может и не быть профессиональным убийцей. Это разные специальности.

Марич кивнул и, еще раз с сожалением взглянув на меня, повернулся и быстро пошел по аллее.

— Капитан! — окликнула его я. — Капитан, неужели никаких улик?

— К сожалению. Вплотную к стройке подходит асфальтированная дорога, и большой участок забора выломан. Вероятно, труп… — он смутился. — Вашу подругу привезли к стройке на машине, проникли на стройку через дыру в заборе и уже там избавились от тела. К тому же ночью шел дождь и след тормозного пути, даже если он был, просто смыло.

— А если бы сторож не напился в стельку?

— Это самая удаленная точка стройки. Очень удобное место для подобных вещей… Удобнее не придумаешь.

— А нож?

— На ноже нет никаких отпечатков. Преступник об этом позаботился.

— А вы говорите — не профессионал.

— Это же элементарные вещи, Катя. Вы бы тоже об этом позаботились.

— Но почему он оставил в карманах ключи и квитанции… Почему не забрал их или не уничтожил?

— Я думаю, он сам расскажет нам об этом. Когда мы его задержим.

— А вы думаете, что задержите?

— Надеюсь… Мне очень понравилось это кафе. “Пират”. Вы часто там бываете?

— Случается.

— До свидания, Катя. Звоните мне, если что.

— Непременно, капитан. Вы тоже держите нас в курсе — если что-нибудь прояснится…

— Конечно.

Со спины он совсем не походил на следователя. Завидный молодой человек завидной внешности, недося-гаемь я мечта любительниц интеллектуальных боевиков, крепкий орешек, орел юриспруденции. Забавно было бы представить меня и его в одной койке. Мент и преступница, синхронно покачивающиеся на волнах оргазма.

Лавруха на неделю уехал в Финляндию.

Вернее, просто сбежал, мотивируя это тем, что ему нужно подправить пошатнувшиеся нервы. Дети перебрались ко мне и сильно скучали по матери. Так сильно, что каждый вечер мне приходилось укладывать их рядом с собой. Катька-младшая ждала выходных, она все еще надеялась на то, что боженька отпустит маму к нам в гости. Лавруха-младший не ждал ничего, он просто перестал разговаривать. Катьке приходилось отдуваться за себя и за брата, но она быстро освоилась с ролью синхронного переводчика с Лаврухиной окаменевшей грусти.

Мой дом наполнился маленькими ботинками и комбинезончиками, старенькими футболками и пижамками, Катькиными потрепанными куклами и Лаврухиными роботами-монстрами. По утрам я, кляня все на свете, варила “Геркулес” на молоке и тащила полусонных малышей в детсад. Благо, Снегирь оставил мне свой “Фольксваген” с криво написанной от руки доверенностью. Без “Фольксвагена” я бы просто подохла, сошла бы с дистанции на первом же круге: я ежедневно два раза моталась в купчинский детсад и обратно к себе на Васильевский. А в промежутках между детсадом и домом были переговоры с художниками — галерея должна была, обязана была работать.

Первые же выходные я восприняла как подарок небес. Без задних ног продрыхнув до двенадцати, я после обеда отправилась с детьми по магазинам. Они стойко переживали утрату, сами не осознавая того, они заслужили Барби с кукольным набором для верховой езды и конструктор “Лего”.

Но когда я накупила им ворох бездарных игрушек, Катька отвела меня в сторону: в их маленьком детском правительстве она заведовала дипломатическим корпусом.

— Тетя Катя, Лаврик говорит, что ничего не надо, — тихим голосом сказала она.

— Чего — не надо? — я вопросительно посмотрела на Лаврентия, который хмуро ковырял ботинком пол.

— Ничего. Не надо никаких игрушек. Он хочет, чтобы вернулась мама. Он никогда ничего не будет просить и плакать не будет. Он даже солдатиков не попросит. Он дал честное слово. Только пусть она вернется…

— Она не вернется, Катька, — сказала я. Жестко, может быть, даже излишне жестко. Но я была сторонницей горькой правды. Даже для пятилетних детей.

— Я знаю, — Катька подняла на меня полные слез глаза. — Она умерла… Но может быть, она все-таки приедет и заберет нас?

— Вам плохо у меня? — положительно, я не знала, как разговаривать с ними.

— Нет, — Катька испугалась. — Нет. Не плохо. Но мы хотим домой, к маме…

…Полночи, прижимая к себе спящих детей, я горько проплакала. Я ненавидела Жеку, которая оставила нас со Снегирем; я ненавидела себя, за то, что никак не могла найти общий язык с детьми; я ненавидела даже Катьку с Лаврухой — за то, что они так и не приняли меня до конца. Я боялась думать о том, что будет с ними. Ответа из Германии, куда я послала запрос, не было, а оставить их у себя… Нет, на такой подвиг я не была способна. Существовал еще вариант детского дома, но отдать малышей туда я просто не могла. Меня посетила строгая дама из какого-то попечительского совета при отделе народного образования, но, поговорив с ней один раз, я просто стала избегать встреч. Пусть идет как идет, говорил в таких случаях Лавруха, будет день, будет и пища.

…В понедельник, забросив детей в детсад, я отправилась в Зеленогорск к старухе Ларисе Федоровне. Все эти дни я думала о Жеке. Даже когда стирала детские шмотки, даже когда торчала в пробках на Фонтанке. Ночи же сделались для меня настоящей пыткой. Не зря, совсем не зря на моем горизонте вновь появился Марич с его железобетонной уверенностью в связи убийства и кражи картин из коллекции Гольтмана.