Виктория Платова - Куколка для монстра

Нужно отдать должное Стасику: он отлично поработал над моим лицом, и я стала похожа на множество женщин, каждое утро протискивающихся через турникеты метрополитена с жалкими едиными проездными. Впрочем, секретарша последнее время не ездила в метро, у нее была маленькая подержанная «Ока»… Нет, все-таки Стасик большой мастер. Но дело было даже не в Стасике, я вдруг почувствовала себя в этой линялой шкурке секретарши так комфортно, как будто бы никогда не вылезала из нее.

– Ты прирожденная актриса, – восхищенно сказал капитан, когда я продефилировала мимо него как на подиуме показа мод для домохозяек из глубинки. – Никому и в голову не придет за тобой волочиться, а тем более трахнуть на свежих простынях. Разве что парой пивка угостить после трудного офисного дня!

– Первый комплимент, который я заслужила, – удовлетворенно заметила я. – Я тебе нравлюсь?

– Умопомрачительная посредственность!

– Правда?

– Но со стерженьком, со стерженьком. Такая вполне может все бросить и пуститься во все тяжкие.

– Во все тяжкие?

– Тяжкие телесные повреждения, я имел в виду.

Я вздохнула. Сейчас мне предстояла самая неприятная часть разработанного мной и Лапицким плана.

По хорошо проработанной легенде Егор Самарин приехал в Москву специально для того, чтобы выйти на Меньших. Он привез с собой материалы, касающиеся аферы с военной техникой, где напрямую назывались люди, которые контролировали канал переброски непосредственно в городе N, и – опосредованно – их московские покровители. Бумаги имели убийственную силу и, попади они к Лещу, практически перечеркивали начинающуюся политическую карьеру министерского куратора аферы.

По той же легенде, Егор Самарин обычно останавливался у своей приятельницы, скромной секретарши, с которой познакомился много лет назад на Медео. В этот раз, не без оснований опасаясь за свою и ее жизнь, он предпочел гостиницу «Золотой колос». Туда же, поняв, что за ним возможно наблюдение, он и вызвал свою подругу. У Егора было несколько шапочных журналистских знакомств в Москве, но ни одному из них он не доверял. Куда больше он доверял Меньших: у него были все номера его телефонов – рабочий, домашний и сотовый.

Понимая взрывоопасность материалов, он сразу же передал их на хранение третьему лицу, скромной неприметной секретарше, в роли которой должна была дебютировать я.

Развязка наступила получасом позже, когда псевдосекретарша якобы уже покинула гостиницу. С ничего не подозревающим Егором не стали церемониться. В то самое время, когда я демонстрировала Лапицкому свои способности к перевоплощению, Егор Самарин лежал на полу гостиничного номера с двумя дырками в голове и с его телом уже работала следственная бригада.

…Я рассеянно слушала последние наставления Лапицкого, в которых больше не нуждалась, и также рассеянно размышляла о неизвестном мне Егоре Самарине. На фотографиях, которые раздобыл Лапицкий и которые я внимательно изучила, был заснят самый обыкновенный человек с провинциальной, почти мальчишеской челкой и безвольной линией подбородка. Никакой не борец, типичный обыватель, которому явно не повезло со временем и местом рождения. Даже странно, что он решился заниматься вопросами армии, тихая сытенькая газета «Из рук в руки» – самое удобное для него место. Еще вчера вечером я лежала в кровати, потягивала свою любимую можжевеловую водку и рассматривала фотографии Егора. И лениво думала о фирменном поезде из города N, в третьем вагоне которого едет сейчас в Москву, навстречу своей смерти, хороший поэт и плохой журналист Егор Самарин. Он полон радужных надежд, он выпускает первую книжку, он выпил с попутчиками дешевого дагестанского коньяку, купленного в ларьке на вокзале. Он стоит в тамбуре и курит свои любимые болгарские сигареты «Родопи», которые ненавидят все его случайные любовницы. И смотрит в темную и такую многообещающую ночь.

– А ведь тебе кранты, парнишка, – вслух сказала я и щелкнула пальцем по фотографическому изображению Самарина.

Спокойной ночи, Анна.

Но вопреки всему, я не смогла заснуть до самого утра. Что-то в глубине души, что-то человеческое, что еще не окончательно умерло во мне, глухо и отчаянно протестовало против такого порядка вещей. Когда я бросила Лапицкому идею с подставной журналисткой, с подставной, придуманной судьбой, я даже не подозревала, что это как-то заденет судьбу реально существующих людей, что кто-то должен будет умереть только потому, что мне очень захотелось помериться силами со всем окружающим миром. И эта дурацкая затея с издательством, ничего циничнее и придумать нельзя. Рукопись Самарина действительно провалялась в этом издательстве несколько лет, возможно, она вообще была утеряна или сдана в архив за ненадобностью. А теперь такой блеф с публикацией, но только так Егора можно было выманить в Москву…

Анна, наблюдавшая за мной из темной половины души, та, прошлая Анна, любительница Хичкока, убийств и дешевых инсценировок, поставила подбородок на ладонь и улыбнулась: с другой стороны, у маленького нестойкого человечка Самарина было несколько дней настоящего счастья – книга, возможное признание, перспективы, – ради этого счастья не грех заплатить и самую высокую цену…

Я провалилась в сон всего лишь на полчаса и проснулась с безумной идеей: поехать на вокзал, перехватить Самарина, пока он еще жив, попытаться спасти его.

Но это невозможно. Это уже невозможно. Маховик запущен, и ты находишься в самом сердце этого маховика.

Ты не спасительница, Анна, приди в себя и успокойся.

Я успокоилась. Я пришла в себя. Я настолько пришла в себя, что сейчас, стоя перед Лапицким, играючи отражала все его приличествующие случаю реплики.

– Ну что, начнем избиение младенцев? – весело сказал Лапицкий, хотя глаза его стали настороженными и в уголках губ залегла горькая складка. – Ты окончательно решила? Может, обойдемся малой кровью?

– Мы и так обойдемся малой кровью, – успокоила капитана я. – Я не дам себя убить, да это и не в ваших интересах.

– Тогда идем.

…Я стояла против них двоих в тренировочном зальчике, который так ненавидела. Инструктор Игнат был совершенно спокоен, а вот капитан заметно нервничал.

– У тебя такая морда, как будто собираются метелить не меня, а тебя, – подначила я капитана, сама отчаянно труся.

– Заткнись и дай сосредоточиться.

Это было самым узким местом операции: меня должны были сильно избить, настолько сильно, чтобы Лещу, когда я появлюсь у него, и в голову не пришло отправить меня куда-нибудь. Он просто будет вынужден ухаживать за избитой и раненой женщиной – это вполне в его стиле, если судить по досье. Все это время я готовила себя к боли, которую придется перенести, я почти успокоилась. Вот и сейчас я была спокойна. Я не понимала только одного – почему сам Лапицкий вызвался исполнить такую грязную работу: у него в запасе было несколько профессиональных спортсменов-садистов, которые сделали бы это с большим удовольствием. Когда я спросила его напрямик, он долго думал и выдал что-то совершенно фантастическое: «Я сделаю это лучше других, хотя в любом другом случае не коснулся бы тебя даже пальцем. Просто я тебя чувствую. Ты понимаешь?