Виктория Платова - Эшафот забвения

– Если не хочешь есть – так и скажи.

– Не хочу. Этот хрен Бубякин тебя подснял, я так и знал. Этим и должно было кончиться. Кому охота возиться с инвалидом и делать вид, щто периодически впадаешь в нирвану.

– Не говори глупостей.

– Странно, щто ты вообще так долго продержалась.

– Я никуда не ухожу.

– Тогда щто такого ты хотела мне сказать?

– Я получила работу. У Анджея Братны. Ассистент режиссера по работе с актерами. Как тебе такой поворот сюжета?

– Фиговый поворот. Мне не нравится.

– Там хорошо платят.

– И запупыривают тоже хорошо, в укромном уголке под лихтвагеном. Знаю я все эти киношные штучки, сплошная порнуха, – склочно заявил Серьга, – и вас, баб, знаю как облупленных.

– Нам нужны деньги.

– Птицам деньги не нужны, – продолжал упрямиться Серьга.

– Я делаю это ради нас с тобой. – Это было почти правдой, если не учитывать мой собственный, внезапно возникший острый интерес к Братны. – Подкопим денег… Мы же хотели съездить к тебе домой летом. – “Домой летом” было убийственным аргументом, сразу же разрушившим хлипкую оборону Серьги.

Многочисленная родня Серьги, долгое время сидевшая на его тонкой жилистой шее, в одночасье потеряла кормильца и теперь влачила жалкое существование в глубине марийских лесов. Бедственное положение родственников сводило Серьгу с ума, но ничем помочь им в нынешнем своем состоянии он не мог Мало того, его увечье каким-то странным, языческим образом подточило весь род Каныгиных: его сестра, так удачно вышедшая замуж за непьющего агронома, медленно угасала от лейкемии, дядька потерял правую руку на совхозной лесопилке, а двоюродный братан Борьша угодил в колонию за мелкое хулиганство.

– Ну, раз пошла такая пьянка, я тоже должен тебе кое-щто сказать. Хотел сюрприз сделать, да ладно… Гошка Полторак меня на службу пристраивает.

Я удивилась, что впечатлительный, непорочный, как голубь, режиссер-документалист все еще жив, и искренне порадовалась за Гошку.

– Больше не буду виснуть мертвым грузом на твоих шейных позвонках…

– Серьга!..

– Молчу-молчу. Ты знаешь, щто он снимал последние полгода? Службу телефонной помощи самоубийцам.

Теперь страсть чернушника Полторака к суициду становилась более-менее понятной: с кем поведешься, от того и наберешься.

– Я думала, что самоубийцам уже ничто не может помочь.

– Ладно тебе, юмористка! Словом, захотел человечек из окошка сигануть, но сомневается, нужно ли это делать в отсутствие благодарных зрителей. Тогда он снимает трубочку, набирает номер и пристраивается к слушателям – Господи, Серьга, откуда такой цинизм?

– Не цинизм, а правда жизни… Ну а там нашего человечка вполне профессионально от этого черного дела отговаривают, шепчут на ухо: ваша жизнь еще нужна мировой революции, а если будете бузить – похороним вас за церковной оградой…

– И срабатывает?

– Когда как. Это вообще кризисный центр, пара-тройка престарелых сучек с высшим психологическим образованием… Внучатым племянникам носки вяжут, а между делом с людями о превратностях судьбы базарят, рекомендуют вместо петли дешевый египетский курорт Хургаду.

– Ну а ты туда каким боком?

– А Гошка рассказал про меня, щто есть такой замечательный слепой инвалид, который от жажды жизни изнемогает и полон сдержанного оптимизма.

Я не удержалась и поцеловала Серьгу в макушку.

– Вот только приставать ко мне не надо… Ну, и еще задвинул – сказал, что я благотворно влияю на людей и вообще большой забавник.

– Откуда ты только таких слов понабрался. Серьга?

– Радио слушаю… В общем, они заинтересовались и собираются меня пристроить в службу. После соответствующей подготовки, конечно. Усвою щто-нибудь из психологии, нужную литературу проштудирую и буду людей спасать. Все лучше, чем по квартире километры накручивать в гордом одиночестве… Как тебе такая мысль?

– Это главная мысль дня, друг мой.

– А ты, значит, в кибенематограф подалась?

– Что-то вроде того.

– Ну, и как тебе этот режиссеришка?

– Еще не знаю. Похоже, он тоже большой забавник, – я постаралась уйти от ответа как можно элегантнее, – но, главное, у нас будут деньги…

Остаток дня я рассказывала Серьге о студии, о дурацком рабочем названии картины, о кинопробах, которые так изящно провел Братны, об актерах, которые были отбракованы совершенно замечательным образом. Серьга слушал меня с ревнивым любопытством непосвященного: после окончания ВГИКа он ни разу не работал в большом кино, хотя и имел диплом художника-постановщика. Я довольно живо описала все, за исключением клептоманских замашек Братны: они могли потрясти хрупкое воображение Серьги. Серьга Каныгин был безнадежно честным человеком.

– По-моему, ты в него втюрилась, – кратко резюмировал он, когда я закончила свою сагу о первом дне пребывания на “Мосфильме”, – придется его удавить…

– Давай не будем этого делать, лучше отдадим Братны на растерзание мировому кинематографу. Хочешь, я тебе почитаю?

– С сегодняшнего дня никаких детективов, – вкусы Серьги заметно эволюционировали, – только Дейл Карнеги и Эрик Берн. “Игры, в которые играют люди”… Мне Гошка сегодня принес, чтобы я не расслаблялся.

…На второй странице скучнейшего Карнеги Серьга благополучно отрубился: всем психологическим экзерсисам он предпочитал здоровый сон. Передо мной замаячил призрак еще одной бессонной ночи, но теперь я не боялась его. Слишком сильны были впечатления, слишком кардинально изменилась моя жизнь. Да и потом – мне было чем заняться: папка со сценарием “Забыть Монтсеррат” лежала рядом с моей кроватью. К завтрашним пробам я должна быть во всеоружии. Семьдесят страниц текста, стандартный объем, при желании его можно прочесть за час. Когда-то я и сама занималась сценариями, наши с Иваном первые опусы похоронены где-то на кафедре кинодраматургии ВГИКа… Наши преуспевшие в соцреализме мастера натаскивали нас на ремесло, как фокстерьеров на лисиц: никаких авторских поллюций – только завязка, кульминация, развязка. Интересно, что могла написать воинствующая непрофессионалка Ксения Новотоцкая?..

…Вместо часа я просидела над сценарием всю ночь. Нельзя сказать, что он поразил меня, скорее – оставил чувство смутного беспокойства и смутной зависти. Это была странная история взаимоотношений очень старой женщины и очень молодого человека. И очень старых вещей, окружавших женщину. Очень старых и очень ценных. (В этой роли я моментально увидела горы антиквариата, которые Братны выманил у бедных московских старух. Во главе колонны шел, конечно же, Тулуз-Лотрек.) Молодой человек, изобретательно втершийся в доверие к старухе, потихоньку освобождал ее от ценностей – самым примитивным, самым бессовестным образом. Лишенная вещей старуха лишилась и прошлого: теперь ей не для чего было жить. После тихой смерти героини веши вдруг начали мстить за хозяйку – каждая из них привела за собой целый ряд сюжетных поворотов, превративших сытенькую жизнь молодого человека в кромешный ад. Здесь заканчивалась нравоучительная мелодрама и начинался триллер. Размашистый, динамичный, эстетски кровавый и не лишенный философской подоплеки. Все написанное могло послужить основой для очень кассового фильма, если бы… Если бы я не знала возможностей Анджея Братны. Только он один может сделать из этого настоящий шедевр, заполнить пространство кадра воздухом и заставить играть задний план. Только он один может вложить в частную полукриминальную историю ответы на глобальные вопросы человеческого бытия.