Виктория Платова - Эшафот забвения

Набирая мне ванну. Костя не пожалел какой-то дешевой польской пены, которая выдавала себя за немецкую, но и ее хватило, чтобы укрыть меня от равнодушно-цепких глаз Лапицкого. Он сидел на полу против меня с чашкой кофе и прихлебывал его маленькими глотками. Рядом со мной же, на скользком краю ванны, стояла початая бутылка водки. Я выпила добрых три четверти и даже не захмелела.

– Может быть, закусь принести? – в который раз спросил Лапицкий. – У меня сало есть.

Я вспомнила свой первый визит к Лапицкому – тогда тоже было сало.

– Не нужно.

– Смотри, а то надерешься.

– Я не пьянею. Ты же сам меня учил.

– Да, я многому тебя учил. А ты хорошо меня отблагодарила.

– Не стоит говорить об этом. Ты был нечестен со мной с самого начала. Неужели ты действительно думал, что тебе удастся слепить из меня законченную суку?

– Самое смешное, что я и сейчас так думаю. Тебе же нравилось делать то, что ты делала, я помню это. Ни у кого из людей, с которыми я работал, не было такой по-настоящему сучьей сути, такого огня в крови. Такого презрения к общепринятой морали. Ведь это была ты, правда?

Неубиенная карта, он прав, то ощущение полноты власти над людьми сводило меня с ума, я помню эту почти животную страсть к вероломной игре, которой я отдавалась целиком. Будь ты проклят. Костя Лапицкий, ты до сих пор не хочешь отступиться.

– Нет. Я не такая. – Он все-таки спровоцировал меня, и я добавила пошлым голосом затрапезной чтицы из затрапезного клуба:

– Я не такая, я жду трамвая, ты любишь толстых, а я худая.

– Ты жива только потому, что я хотел этого. Ты жива только потому, что я тебя прикрыл.

– Напрасно ты меня прикрыл. Я этого не стоила.

– Стоила. Зачем убивать породистое животное, если им можно любоваться в свободное от работы время? А если повезет, то и случить его с кем-нибудь подходящим для улучшения породы.

– Я уже давно не породистое животное. Разве ты не видишь?

– Твои обычные уловки, – уверенно сказал Лапицкий. Неужели он всерьез решил соблазнить меня прошлой жизнью?

– Я пришла к тебе не за этим.

– В этом тоже вся ты. Иметь наглость явиться ко мне после всего, что произошло…

– Я честно отработала на тебя, – сказала я с невесть откуда взявшимся цинизмом, – ведь Леща в свое время вы получили только с моей помощью. И альфафэтапротеин.

– Ну, Лещ нас всех обставил. Чиркнул плавниками и уплыл в небытие. Не без твоей помощи, я так думаю. Скользкий тип, я всегда это подозревал.

– Ты мне нужен. Раз уж ты появился. Эти убийства – мое личное дело.

– Не сомневаюсь, все убийства – твое личное дело. В них ты всегда преуспеваешь.

Я вытащила руку из воды, взяла бутылку водки и сделала несколько крупных глотков.

– Мылом занюхай, – посоветовал мне Лапицкий, – очень хорошее вкусовое сочетание.

– Ты мне нужен. И знаешь почему?

– Догадываюсь.

– Тебе наплевать на то, будет ли доведено расследование до конца или нет. У тебя свой интерес. Ты можешь запросто скрыть от вялого правосудия кое-какие факты, если тебе будет нужно. Ты можешь использовать запрещенные приемы. У тебя что-то есть на Кравчука?

По лицу Лапицкого пробежала тень.

– Нет. С чего ты взяла? Он проходит по делу как свидетель. Все остальные – тоже. Пока.

– Тогда что там делаешь ты?

– Я теперь рядовой оперативный сотрудник, я же говорил тебе. История с тобой вылезла мне боком.

– Оставляю твою ложь на твоей же совести. Я предлагаю тебе сделку.

– Ты – мне? – Лапицкий расхохотался. – Да кем ты себя мнишь? А за сделку с работником правоохранительных органов – сама знаешь.

– Породистым животным, – просто сказала я. – Сейчас у меня есть выход на Кравчука. Рискованный, но есть.

Ведь именно он тебе нужен? И если бы этого убийства актрисы не было, его бы стоило придумать, правда? Может быть, ты его и организовал, чтобы вскрыть группу изнутри?

Видишь, Костик, я тоже не разучилась провоцировать, Анна Александрова, вскормленная тобой, все еще живет во мне…

– С чего ты взяла, что мне нужен Именно он?

– Он бывший чекист. Довольно состоятельный человек. Зачем состоятельному человеку идти директором съемочной группы, пусть даже и такого сногсшибательного режиссера, как Братны. Сплошная головная боль. И потом, он ничего не смыслит в кино, Братны сам везет этот воз.

– Двужильный парень, – заочно одобрил Братны Лапицкий, – и вообще занятная личность. Так окучил наших ребят, что они, бедняги, сами не понимали, что творят. И это серьезные следователи со стажем… Если бы он сказал им, что старуха сама воткнула нож себе в спину или сделала себе харакири, – они бы подтвердили это документально. И сами бы подобрали недостающие улики. Кино его попутало, ясно. Похоже, он и вправду гений, мать его. Во всяком случае, с людьми он может делать все, что угодно.

Я вспомнила магнетические глаза Братны, они могли бы заставить меня сделать что угодно. Они и заставили меня сделать это. Ева отнеслась к этому совершенно безропотно, но вот сучка Анна Александрова – она бы взбунтовалась. Она приревновала бы мир к этому надменному гению.

– Ну, положим, не со всеми. – И я нынешняя не смогла скрыть ревности, ее нотки проскользнули в моем голосе.

– Да ты никак его ревнуешь? – умилился Лапицкий.

– Только в общечеловеческом смысле, – ушла от ответа я.

– А говоришь, что изменилась, – тотчас же уличил меня капитан, – это и есть честолюбивый сучизм в чистом виде.

– Мне наплевать на то, что ты обо мне думаешь.

– Конечно, тебе всегда и на все было наплевать.

– Не всегда, – тихо сказала я и тотчас же вспомнила аккуратно стриженный затылок Митяя в машине. – Сейчас мне не наплевать.

– Что, пепел кобелька стучит в твое сердце? Хотел бы я, чтобы меня так любили.

– Тебя невозможно любить, Лапицкий. Ты поможешь мне?

– Хочешь обменяться информацией? – Он сдался.

– Да. Я рассказываю тебе все, что знаю, а ты – все, что посчитаешь нужным. Потом сложим наши знания. Такой расклад устраивает?

– Допустим.

И я рассказала Лапицкому о первом убийстве, свидетельницей которого была, и о том, как странно повели себя Братны с Кравчуком, как они сделали все, чтобы скрыть следы преступления…

– Ни Братны, ни Кравчук этого не совершали, – я смыла пену с головы и допила остатки водки, – и не могли совершить по определению. Это невыгодно ни тому, ни другому. С Братны все более или менее понятно, главное для него – снять фильм. Но вот Кравчук, что толкнуло его на этот подвиг? Это не дурачки-киношники, готовые жрать идеи Братны в виде салатов, арбузных корок в сахаре и запеканки из телячьих почек. Здесь, как ты говоришь, “магнетизм Братны” пробуксовывает. Здесь у Кравчука свой собственный шкурный интерес. Когда я говорю “здесь” – я имею в виду студию. У меня есть кое-какие предположения на этот счет…