Кирилл Казанцев - Таежный рубикон

Дорофеев накоротке посмолил в кулак, прикинул все «за» и «против». Пойти на определенный риск представилось ему действительно необходимым. Надо только побыстрее проскочить опасный, легко простреливаемый участок. Тогда шансы на успех заметно возрастут. У него неприятно посасывало под ложечкой, интуиция била тревогу, но он все-таки решился – сорвал снегоход с места и, перейдя на повышенную передачу, начал разгонять его до предельной скорости.

Машина, вздымая облака снежной пыли, лихо вписалась в крутой спиральный поворот. Дорофеев ловко перекладывал руль из стороны в сторону, умело уворачиваясь от возникающих на пути препятствий. Но когда, казалось, угроза обстрела уже миновала, снегоход вдруг резко тряхнуло. И накренив, швырнуло в глубокую яму. Раздался громкий скрежет ломающейся лыжи. И «Буран», словно наткнувшись на полном ходу на невидимую стену, прекратил движение вперед и, странным образом оторвавшись от земли, завис, беспомощно завывая молотящим вхолостую движком. А через мгновение какая-то чудовищная, необъяснимо возникшая сила рванула его назад, поставила стоймя и с грохотом припечатала к стволу вековой липы. Дорофеева и Солдата при этом диком рывке удачно отшвырнуло в снег, а вот сидящему сзади Глотову явно не повезло. Стальным тросом его захлестнуло поперек туловища и намертво прижало к сиденью снегохода, и он теперь орал от испуга и боли и бестолково молотил в воздухе руками и ногами. Дорофеев хватанул снег пересохшими губами и тут же приметил, что из пробитого бака тонкой струйкой сочится бензин, шлепает каплями по надсадно ревящему движку. «Берегись!» – предупредил он Солдата и тут же сам отскочил и кубарем покатился под уклон.

Рвануло так, что на какое-то время заложило уши. А когда к Игорю вернулся слух, то лицо его просто перекосило от бешенства – истошный крик извивающегося в пламени Глотова был ему до омерзения противен. Но это только в первый момент. Потом вдруг Дорофеев просветлел и осклабился. Он, прислушавшись, осознал, просек наскоряк, что этот дикий визг подыхающего в огне Филипповича всего лишь жалок и смешон. И тут его мгновенно разобрал нервный истерический хохот. Он свалился на бок и, скорчившись, безостановочно икал и ржал, выплевывая, выблевывая обрывки коротких рваных фраз: «Вот... же, сука, отмочил!.. Вот... отче...бучил, падла!.. Вот же...»

Станислав, улучив момент, воспользовавшись паузой в неторопливой и пока еще безобидной «дружеской беседе», отпросился на пару минут подышать. Знал, чувствовал всем своим старым ментовским нутром, что вот-вот, совсем скоро этот неспешный и ровный треп с городским прокурором Сережей Непейводой перейдет в совсем другую, реально щекотливую плоскость. Уж слишком старательно в последние минуты разговора этот вчерашний близкий приятель, с которым за десяток лет совместной службы они действительно близко сошлись, сработались, стал прятать глаза и поглядывать в сторону дверей.

Вышел в длинный, привычно шумный коридор отделения и, проходя мимо, заглянул на секунду в кабинет своего бывшего зама подполковника Пряхина и тихо бросил: «Пойдем курнем, Толь. Я на крылечке».

Выскочил на улицу в распахнутом кителе, без головного убора. Сразу же обдало, холоднуло хлестким морозцем. Потянуло вздохнуть протяжно и сильно, до самого донышка прокуренных легких. До приятного туманца в голове.

Анатолий появился через минуту. Заметно расстроенный и хмурый, но без тени волнения на волевом и жестком лице. «Пойдем, наверно, в машину, Станислав Сергеич, – спокойно пробасил он. И, перехватив взгляд Савченко, брошенный на блестящий над входом матовый зрачок камеры наблюдения, так же беспечно прибавил: – А пусть смотрят. Болт на них... – Но тут же поправился, решив, что и их личные машины уже вполне могут качественно «слушать»: – Нет, давай-ка просто отойдем в сторонку».

– Слушаю... – твердо произнес Пряхин.

– Толя... большая просьба... Не сейчас. Через пару часов после того, когда меня возьмут, дай, прошу тебя, ориентировку на Дорофеева, ты знаешь... Особо опасен при задержании и все прочее... Он сейчас где-то за Ретиховкой ошивается. Не хочу, чтобы эта сволочь подвела Алину под монастырь.

– Понимаю, Станислав Сергеевич...

– Не перебивай, Толь, времени в обрез... Надо его там и оставить, понял? – И, задумчиво потерев свой высокий покатый лоб, прибавил: – И второго... Это, естественно, за отдельную плату... Запоминай, Толя: Мостовой Андрей Геннадьевич. Военный отставник. Пробьешь по картотеке... Сделаешь?

– Все что смогу, товарищ полковник... Обещаю...

– Ну, вот и хорошо... Спасибо тебе, Толь... Ну все – пошли-пошли, а то Серега уже, наверно, весь изъерзался. Пойдем, Толя. – И, похлопав последнего надежного друга по плечу, развернулся и, не оглядываясь, пошел к крыльцу уверенными, быстрыми шагами.

– Ну, чего тебе еще-то нужно? – теряя терпение, скривился Чалый, глядя на заглянувшего в приоткрытую дверь Андрея Ильича. – Я же сказал – в хату не пущу. Там, во дворе этого своего обосранца и отдраивай. Пока блестеть не будет. И от крыльца – ни на шаг. Усек?..

– Мороз... – заикнулся Демин.

– Ну, и что? – съязвил Чалый. – Говно примерзло?

– Можно я чайник возьму? – не унимался Андрей Ильич.

– Нет, Толян, – картинно возмутился Чалый, – он уже меня вконец достал, лепила нудный! – И, выдержав долгую строгую паузу, перекинувшись с друганом веселым взглядом, снисходительно прибавил: – Ладно. Бери... Помни мою доброту...

Демин не заставил себя долго ждать. Прошмыгнул в кухню, смахнул с печи клокочущий кипятком закопченный чайник и тут же исчез за дверью.

Чалый, мгновенно поскучнев, глянул ему вослед. Протяжно вздохнув, лениво перевел глаза на корефана:

– Вот попали, блин... Ладно там, с пацанами погаситься – это в мазу, а так сидеть с замудонцами этими... С тоски помрешь...

– А может, пульку писанем? – откликнулся Толян. – Ты как?

– А карты?

– Да у Дыбы в бардачке по-любому есть.

– Так вдвоем же не прокатит?

– А че вдвоем-то? Кто-нибудь из этих Айболитов точняк в теме... А пока там скрестись будут, давай в очко.

– А баксать будешь? Впустую-то – западло...

– Ну, по малой можно... Я ж с собой почти ничего не брал, а в долг, знаешь же, не играю.

– Ну лады. Лови ключи, – оживился Чалый. – Можешь там еще музон врубить. И этим мормышам пару пистонов вставь, чтоб побыстрей крутились. А то устроят, говнюки, на радостях банный день...

С самого момента отъезда Дыбенко Андрей Ильич находился в состоянии какого-то крайнего душевного напряжения. Каждый нерв его тела, казалось, был совершенно оголен. Любое действие давалось с большим трудом. И даже то и дело лихорадочно мелькающие в мозгу обрывки мыслей вызывали в нем какие-то парадоксально болезненные физические ощущения. И когда оставленные для присмотра за ними бандюки вытолкали их на мороз, чтобы там он, Демин, привел в надлежащий вид попавшего в глубочайший ступор Купцова, все его существо буквально молило о побеге. Но, удивляясь самому себе, Андрей Ильич все медлил и медлил. Какой-то навязчивый внутренний голос нашептывал ему о том, что еще не время. Еще не сложилась до конца благоприятная ситуация. И он этому настырному подсказчику все уступал и уступал. И, как оказалось, вполне благоразумно...