Кирилл Казанцев - Судный день для губернатора

Прочитанное комком застряло в горле. Скупая, едва заметная мужская слеза блеснула за стеклами очков. Гладко выбритая щека нервно дернулась. Листок формата А4 дрогнул в руках. Злость на несправедливость переполняла сейчас мужчину. Ему хотелось разнести этот чуждый ему мир в пух и прах, а на его руинах построить новый, в котором не будет ни олигархов, ни чиновников, ни сирот, а будут просто люди, равные друг перед другом.

Совладав с собой, мужчина протер мокрый от пота лоб платком и решительно направился к стихийному мини-рынку, приютившемуся на окраине площади.

– Извините, вы тут девушку с листовками не видели? – обратился он к первой попавшейся бабусе, торговавшей чесноком.

– Видела, сынок. Ее только что полиция забрала. Грубо, конечно, с ней обошлись, но сама и виновата. Ее по-хорошему предупредили. А женщинам не надо таким делом заниматься. Ей бы детей растить.

Очкарик напрягся, осторожно покосился на полицейский «Форд», из которого за ним по-прежнему следила пара сканирующих до внутренностей глаз, и еще крепче сжал под мышкой папку из кожзаменителя.

И тут прорвало словесным поносом сидевшего рядом старикашку с лицом отставного правоохранителя:

– Да таких на месте расстреливать надо! Всякие гадости, понимаешь, про нашего губернатора пишут, пытаются обстановку дестабилизировать… А он, между прочим, человек порядочный, о нас, стариках, печется. Вон как город за время его правления преобразился, везде чисто и аккуратно. А такие, как эта девка, получают доллары и евро из-за рубежа, жируют на них по барам и казино, а потом всякие провокации устраивают – мол, смотрите, забугорные буржуи, как у нас тут плохо. Тьфу! Кстати, молодой человек, лучка не желаете? Свой, только что с огорода.

– Не все дураки в психушках сидят, – бросил старикам на прощание неоднозначное очкарик…

…Водитель полицейского «Форда» – розовощекий капитан Лебедько с уродливой болячкой на носу – следил за очкариком уже целый час. Узкие щелки глаз, сосредоточенное лицо, напряженные мышцы шеи и сжатые зубы говорили о том, что правоохранитель находится при исполнении очень важного задания. Настолько важного, что от успеха оного зависели его дальнейшие успехи по службе.

Рядом с Лебедько, попыхивая электронной сигаретой, сидел майор Шмаков в солнцезащитных очках. Лишенный табачного запаха сценический дым лип к лобовухе, вязко растекаясь тонкими струйками по стеклу. Внешне Шмаков сохранял спокойствие, хотя был напряжен не меньше своего товарища.

– Чего он там делает? – не выдержал майор, дыхнув дымом в затылок капитана. – С моего места не видно.

– К торговцу DVD подошел. Диск выбирает. Кошелек из папки достает. Деньги отсчитывает. Расплачивается, – в деталях докладывал Лебедько. – Отошел в сторону. Стоит, думает. Все, пошел. Заходит в Главпочтамт. Папка при нем.

– Это я уже и сам вижу. Отлично. Скоро все закончится, – суеверный Шмаков, дабы не сглазить, три раза постучал по стилизованной под мореный дуб панели приборов.

– Это же не настоящее дерево, а обыкновенная пластмасса, товарищ майор, – заметил Лебедько.

– И она ненастоящая, – раздраженно пробормотал Шмаков, положил электронную сигарету перед собой. – Так что, капитан, и не жить теперь?

Странноватый на вид очкарик пробыл в здании Главпочтамта недолго и вышел из него уже без папки под мышкой. Удивительно, но за этот короткий промежуток времени, что он провел в стенах почты, с ним произошла странная метаморфоза. Излишнее волнение и растерянность, присутствовавшие в его поведении, взгляде и выражении лица до этого, странным образом куда-то исчезли-испарились. Теперь он выглядел расслабленным и смотрел на окружающий мир глазами если не закоренелого пофигиста, то оптимиста уж точно. Словно ему удалось наконец-таки сбросить с плеч тяжкий груз, избавиться от непосильной ноши, которая так не давала ему покоя.

– Остановил такси, – доложил Лебедько очевидное и вопросительно посмотрел на Шмакова.

– Садись на хвост, – распорядился майор.

Полицейский «Форд» буквально полз в потоке машин. Лебедько приходилось то и дело подрезать зазевавшихся в пробке водителей, лишь бы не упустить из виду юркое такси.

Наконец машина с шашечками на фонаре свернула с центральной улицы и покатила узким проездом без тротуаров. За окнами потянулись потемневшие от времени длинные двухэтажные кирпичные дома, замкнутые в кварталы – местами с разбитыми окнами и просевшими крышами, тесные дворики, развешенное на провисших веревках тряпье, редкие и угрюмые прохожие – преимущественно старики и старухи. Этот рабочий квартал, построенный еще при Сталине, планировалось в скором времени снести и возвести на его месте многофункциональный жилой комплекс со всеми современными прибамбасами. Поэтому многих жильцов отсюда уже выселили, но некоторые старики все еще продолжали обитать в уже не принадлежавшем им жилье.

Таксист высадил очкарика в одном из таких тесных двориков. Развернулся, проехал мимо затаившегося за мусорными контейнерами полицейского «Форда» и, моргнув поворотником, отправился на очередной вызов. Мужчина в старомодном костюме со скрипом открыл изъеденную ржавчиной дверь подъезда, заглянул в почтовый ящик и, убедившись, что там по-прежнему пусто, зашагал по лестнице. Вскоре на втором этаже приоткрылась форточка – и в вымерший двор, по которому бродили ободранные коты, полилась симфоническая музыка.

– Интеллигент, мать его, – ухмыльнулся Шмаков.

– Недолго музыка играла, недолго… – напел себе под нос Лебедько.

– Ну что, капитан, пошли, – погладив кобуру, в которой дожидался своего часа «табель», произнес майор. – Только помни, все должно выглядеть натурально, как самоубийство. Типа мы пришли, а он уже повесился.

– А как же, не впервой, – хохотнул оборотень в погонах, доставая из-под сиденья скрученную змейкой бельевую веревку и прозрачный пакетик с какими-то таблетками.

Подъезд встретил полицейских резким запахом кошачьей мочи, который, казалось, впитался даже в изрисованные всякими непристойностями стены. Прикрывая носы рукавами курток, они медленно поднялись на лестничную площадку второго этажа. Шмаков не терял времени даром. Он тут же подошел к двери и несколько раз надавил большим пальцем на пуговку звонка. Но тот промолчал. Майор беззвучно сплюнул и несколько раз постучал. В ответ тишина. Лишь умиротворенная классическая мелодия, которая уже успела изрядно поднадоесть полицейским, доносилась из-за двери.

И тут у них над головами что-то хрустнуло. А через несколько секунд полицейские отчетливо услышали, как по крыше проскользил, скатился вниз и звонко ударился об асфальт обломок шифера. Лебедько и Шмаков переглянулись, а затем, словно считав мысли друг друга, одновременно запрокинули головы. Вверху виднелся небольшой люк. Заметить его было сложно: ни ведущей к нему лесенки, ни каких-либо задвижек, да и сам люк был выкрашен в ту же желтую краску, потемневшую от времени и пыли, что и сам потолок.